Современная финская повесть

По мере того как озеро вокруг гребца расширялось и разворачивалось, мыс удалялся. Высокий нос лодки наискось перерезал водную гладь. Гребец не оглядывался туда, куда плыл. Примерно в километре от лодки, едва различимые, торчали в воде два камня. Чем ближе лодка подходила к камням, тем больше приближались они к противоположному берегу, и когда она поравнялась с ними, они оказались не посередине озера, а всего в нескольких стах метрах от другого берега,

Он направил к нему лодку и сделал двенадцать взмахов веслами. Потом начал искать луды[17]. Они были покрыты водой на полметра, и, не зная точного места, их трудно было найти, эти небольшие камни. Он опустил возле них сети и вернулся к камням. Вода стояла выше, чем в прошлом году, — старая линия на камне скрылась. Он закинул удочку и принялся удить.

А что, если бы он согласился с правлением и объявил, что нервы у него в порядке и он готов давать любые отзывы?

Его позвали бы снова на работу, оформили его отсутствие как обычный отпуск, и он избежал бы дружеского разговора с правлением. Это было бы равносильно тому, что избежать допроса или тяжбы.

Если бы он был помоложе и если бы дети еще ходили в школу. Сколько раз он сидел вот тут с удочкой и ждал, что поймает Большую рыбу, — и вечерами при закате, и ночами, когда на озере лежит туман, и в часы восходов, когда с берега налетает ветер и уносит его прочь.

Сидел и ждал.

И думал. И принимал решения: вот теперь он поступит так, а потом сделает так и так.

Не клюет.

Слишком ранняя пора для уженья.

Он попробовал несколько раз спиннинг.

Безуспешно.

Он вытащил из кармана трубку и закурил.

Не хочется возвращаться. Пусть не клюет, все равно не хочется. Не хочется браться за весла и грести к берегу. Вынужденный отпуск. Здесь я меньше его ощущаю, чем на берегу. Там ближе город, правление, приговор.

И старость.

В часы сумерек на лодке посреди озера, рядом с большим камнем человеку позволено быть старым, разочарованным и нерешительным. Окуни не увидят, а если и увидят, не расскажут. Это тихие рыбы, славные рыбы. Они и сами старые.

Только им можно плавать возле любых камней.

В этом разница между ним и окунями.

Красно-бурый поплавок дважды вздрогнул и стал погружаться в воду, словно гнилое дерево.

Это, конечно, окунь, и большой окунь. Именно так хватаются большие.

Он взялся двумя руками за лесу и дернул. Маленькая плотвичка поднялась из воды, взвилась высоко в воздух и влетела в лодку.

Мать честная, плотвички прямо в лицо прыгают.

Он бросил рыбу обратно в озеро. Она описала большую дугу, с плеском шлепнулась в воду и быстро исчезла.

Он смотал удочку, сел на весла и стал грести к берегу.

На конце мостков сидела кошка.

Она не издала ни звука. Она никогда не попрошайничала, эта благородная кошка, большая, черная, с блестящей шерстью. Она зимует на хуторе, а на лето приходит к ним.

Он посмотрел на кошку и вспомнил о плотвичке.

— У меня ничего для тебя нет, — сказал он.

Кошка продолжала сидеть.

— Я только что поставил сети, пока ничего нет, завтра получишь.

Никакого ответа.

Он вышел из лодки и хотел было втащить ее на берег, но передумал и столкнул обратно в воду.

— Погоди немного, попробую тебе что-нибудь выудить, — сказал он кошке, гребя вдоль берега.

2

Он стоял на мостках и звал Заиньку.

Озеро было спокойно, на сумеречных берегах лежал туман, но верхушки деревьев темным контуром виднелись на фоне светлого неба. На прибрежной березе сидела желтогрудая птичка. Она тоже ждала солнца. Потом принялась распевать: чи-вик, чи-вик. А недавно, часа два назад, когда смеркалось, она сидела в ельнике за домом.

Он не спал всю ночь. Сидел на крыльце и вслушивался в сумерки. Через двор пронеслась летучая мышь и не заметила его. Она наткнулась на простыни, развешанные Кристиной, и упала в траву.

Лодка покачивалась в воде рядом с мостками. Банка с червями стояла под скамьей, термос — на носу, у борта лодки лежали четыре удочки.

— Заинька-а!

Да проснулась ли эта девочка? Раньше она легко вставала на рыбалку.

— Дедушка!

Голос донесся с самого конца залива.

— ка!.. ка!.. ка!.. — разнесло эхо по всему озеру, и в конце залива, на мостках возле красной бани, которая кажется сейчас черной, появилась высокая стройная девушка. Она помахала рукой и побежала вдоль песчаного берега к мосткам серой бани. Он стоял и смотрел, как она бежит.

— Легко проснулась?

— Проснулась.

— Опять под ухом был будильник?

— Конечно. У тебя есть черви?

— Дождевые?

— Да. Иди-ка на корму.

— Я буду грести.

— Я тоже могу, — сказала девушка и села за весла.

Заинька гребет. Длинноногая девочка, большие синие глаза, волосы до плеч. Они цвета только что ободранного и еще блестящего от сока березового ствола, в который подмешана желтизна ромашки. Так он и представлял их себе, когда искал в окружающем пейзаже каких-нибудь соответствий цвету ее волос. Серый свитер, брюки, резиновые сапоги. Заинька гребет.

Девочке скоро исполнится шестнадцать, думал он.