Современная идиллия

– Так уж… в Ростове "слово" такое знают – оттого и каплун тамошний в славе. А наш каплун – хошь ты его раскорми – все равно его никто есть не станет.

– Ах, господи!

– Вон в Кимре сапогом промышляют, – в свою очередь продолжал я, – и вы бы, на кимряков глядя…

– Тоже и насчет сапога. Местом это. Коли где ему природное место – он идет, а коли место для него не потрафило – хоть ты его тачай, хоть нет, все едино! От бога не положено, значит…

– Голубчик! да что же вы так уж обескураживаетесь… подбодрились бы, что ли!

– Немало бодриться пытали. И сами бодрились, и начальство бодрило. Был здесь помещик один – уж на что прокурат! – сахар вздумал делать… Свеклы насеял, завод выстроил. Ан, вместо свеклы-то у него выросла морковь.

– Что вы!!

– Верно докладываю. Такая, стало быть, здесь земля. Чего ждешь – она не родит, а чего не чаешь – обору нет!

– Как же бы, однако, помочь вам?

– Как помочь! была было помощь, да и та мимо проехала!

– Что же такое?

– В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит – двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате, – сейчас и на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек, никак, с тридцать, попортили.

– А вы бы стребовали с Вздошникова-то?

– Кто с него стребует, с выжиги экого. Он нынче всем у нас орудует, и полицу, с исправником вместе, под нозе себе покорил. Чуть кто супротивное слово скажет – сейчас: сицилист! Одним этим словом всех кругом окружил. Весь торг в свои руки забрал, не дает никому вздыху, да и шабаш!

– Чего же исправник-то смотрит?

– Нельзя, говорит, ничего не поделаешь… Потому человек на верной линии стоит… это Вздошников-то! Ах, кабы знато да ведано!

– И вы бы?

– А то как же… всякому свово жалко… Одно только слово, ан оно дороже сахарного завода стоит! Знай кричи, сицилист! – да денежки обирай! Сумели бы и мы.

Разноцветов отер пот с лица и озабоченно почесал живот.

– Вон брюхо какое вырастил… с чего бы, кажется? – сказал он уныло, – а оно, между прочим, есть просит!

– Так вы кушайте! – пошутила Фаинушка.

– То-то, что…

Он постепенно ожесточался. Взял со стола окаменелую баранку и сразу перегрыз ее пополам, точно топором рассек. И при этом показал сплошной ряд белых, крепких и ровных зубов.

– Зубы-то у вас какие! – удивилась Фаинушка.

– И зубы есть… и брюхо, и зубы… только на какой предмет?

Очищенный обиделся: ему показалось, что Разноцветов ропщет.

– Ах, Никифор Мосеич! как это вы так! Зубы от бога, а вы: на какой предмет!!

– Вот это самое я и говорю. Зубами грызть надо, а ежели зря ими щелкать – что толку! То же самое и насчет брюха: коли в ем корка сухая болтается – ни красы в ем, ни радости… так, мешок!

Разноцветов перекусил другую баранку и замолчал. Молчали и мы. Фаинушка закрыла глазки от утомления и жалась к Глумову; меняло жадно впился глазами в хозяина и, казалось, в расчете на постигшее его оголтение, обдумывал какую-то комбинацию.

– А по-моему, хозяинушко, начальство слабенько за вами присматривает, – вновь начал Очищенный, – кабы оно построже вас подтянуло, так и процветание давно бы явилось.

– И начальство у нас бывало всякое, – ответил Разноцветов, – иной начальник мерами кротости донимал, другой – строгостью. Было у нас разговору! Отчего у вас фабрик-заводов нет? отчего гостиный двор не выстроен? отчего пожарной трубы исправной нет? каланчи? мостовых? фонарей?.. Ах, варвары, мол, вы!

– Так неужто ж только на этом одном благие начинания и кончились?

– Кабы кончились! А то месяц дадут дыхнуть, и опять за свое: отчего фабрик-заводов нет? Отчего площадь немощеная стоит?.. Ах, растакие, мол, вы варвары!

Разноцветов перекусил третью баранку, опрокинул чашку, положил на дно крохотный огрызок сахара и грузно снялся со скамейки.

– Прощенья просим! За чай, за сахар! – поблагодарил он и хотел уже удалиться, как вдруг что-то вспомнил и совсем уже ожесточился.

– Да вы откелева сами-то будете? – спросил он строго.

– Из Петербурга, – ответил Глумов за всех.

– Проездом, значит?

– Нет, так… посмотреть захотелось… Сведения кой-какие собрать…

– Чего собирать-то?..

– Ну, вот, например, нравы… Промыслов, вы говорите, у вас нет, так, вероятно, есть нравы… Песни подблюдные, свадебные, хороводные, обычаи, сказки, предания… В иных местах вот браки "уводом" совершаются…

– Может, у вас об Мамелфе Тимофеевне какой-нибудь вариант есть, – пояснил я, – или вот нет ли слепенького певца…

Но Разноцветов серьезно рассматривал нас и неодобрительно качал головой.

– А пачпорты у вас есть?

"Вот оно… начинается!" – мелькнуло у меня в голове.

– Есть паспорты, – ответил Глумов.

Хозяин словно преобразился. Лицо у него сделалось суровое, голос резкий, сухой.

– То-то, – сказал он почти начальственно, – ноне с этим строго. Коли кто куда приехал, должен дело за собой объявить. А коли кто зря ездит – руки к лопаткам и в холодную!