Современная идиллия

Рассердился. Вышел на улицу, стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного – приведет в изумление, вытащит другого – тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до крайней норы дойти – смотрит, ан прежние опять в норы уползли…

Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел-шел и пришел в большой город, в котором вышнее начальство резиденцию имело.

Смотрит – и не верит глазам своим! Давно ли в этом самом городе "мерзавцы" на всех перекрестках программы выкрикивали, а "людишки" в норах хоронились – и вдруг теперь все наоборот! Людишки, без задержки, по улицам ходят, а "мерзавцы" в норах попрятались!

Куда ни взглянет – везде благорастворение воздухов и изобилие плодов земных. Зайдет в трактир – никогда, сударь, так бойко не торговали! Заглянет в калашную – никогда столько калачей не пекли! Завернет в бакалейную лавку – икры, сударь, наготовиться не можем! сколько привезут, столько сейчас и расхватают!

– Что за причина? – спрашивает он у знакомых и незнакомых, – какой такой настоящий вред вам учинен, от которого вы вдруг так ходко пошли?

– Не от вреда это, – отвечают ему, – а напротив. Новое начальство у нас нынче; оно все вреды упразднило. От этого так у нас и хорошо.

Отправился ретивый начальник по начальству. Видит: дом, где начальник живет, новой краской выкрашен; швейцар – новый, курьеры – новые. А наконец и сам начальник – с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового – пользою. Прежний начальник сопел, новый – соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться просит… Ангел!

Делать нечего, стал он докладывать. И что дальше докладывает, то гаже выходит. Так, мол, и так, сколько ни делал вреда, а пользы ни на грош из того не вышло. Не может отдышаться вверенный край, да и шабаш.

– Повторите! – не понял новый начальник.

– Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!

– Что такое вы говорите?

Оба разом встали и смотрят друг на друга. И вдруг новый начальник вспомнил, что он сам сколько раз в этом смысле для своего предместника циркуляры изготовлял.

– Ах, так вы вот об чем! – расхохотался он. – Но ведь мы уж эту манеру оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет. Зарубите это себе на носу.

Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех пор у него на носу две зарубки. Одна (старая) гласит: "достигай пользы посредством вреда"; другая – (новая): "ежели хочешь пользу отечеству сделать, то…" Остальное на носу не уместилось.

Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит так: что ел, что кушал – все едино".

* * *

Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности всех утешило то, что участь вверенного края разрешилась, по возможности, благополучно. Одна Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? – на что Глумов резонно ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно – угадай! Потом изъявила сожаление, зачем новое начальство старую зарубку на носу у ретивого начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило? – на что Глумов тоже резонно объяснил: затем и оставило, что, может быть, понадобится.

– Не для того мы, мой друг, здесь собрались, чтоб критиковать, – прибавил он солидно, – а для того, чтобы время с пользою провести. Вот и я спервоначалу думал: какой, мол, оболтус этот ретивый начальник, ишь ведь что выдумал! – а теперь и сам вижу, что без того, чтоб городок-другой не спалить, ихнему брату нельзя. Управить ведь нужно, а как ты управишь, коль скоро у тебя в руках нет ни огня, ни меча? Так-то. Ну да ладно; чья теперь очередь рассказывать? Онуфрий Петрович! ты, кажется, жизнеописание свое хотел рассказать… начинай, друг!

Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к рассказу, вынул из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил ее нам, сказав:

– Вот моя жизнь!