Современная ирландская новелла

— Мы с тобой не можем позволить себе такую роскошь — ошибиться еще раз, Люси. У нас теперь не целая жизнь впереди, нам нельзя транжирить время попусту.

Он был настолько прав, что она почувствовала себя обезоруженной.

— Все равно, — пробормотала она, — слишком рано об этом говорить.

Он встал и подошел поближе.

— Какая разница — говорить об этом или думать? — мягко спросил он. — Ты всегда оставалась в моем сердце, Люси. Знай это. Я никогда ни от кого этого не скрывал. Так разве ж странно, что мои мысли об ратились к тебе, полетели к тебе, когда я опять стал свободным? К кому же мне еще прийти? Разве не ты мне теперь ближе всех на свете?

Она и сама чувствовала то же самое, но ее тревожили печаль и сожаление.

— Ах, Сэм, если бы мы могли снова стать молодыми!

Но он покачал головой.

— Уж так нам было на роду написано, — сказал он, и тотчас его слова, пускай банальные, представили ей все в перспективе. Минувшие годы сжались до предела, и брак его занял свое настоящее место — всего лишь незначительное происшествие в их романе.

— Ах, Люси, Люси, — сказал он. — Нам сейчас счастье нужнее, чем в молодости.

И это было верно, так верно…

— Будь добра ко мне, Люси, — почти прошептал он. — Мне так не хватает сейчас доброго отношения.

— Ох, Сэм! — ответила она, как будто не голосом, а сердцем сказала.

— Значит — да? — воскликнул он и взял ее руку в свою, сжав нежно, но уверенно, и она поняла, что из попытки отнять руку ничего не выйдет. Он, однако, почувствовал ее сопротивление.

— Все еще трусишь, дорогая, — сказал он. — Не робей, у меня теперь немалый опыт в этом деле, и, хоть не пристало говорить об этом самому, одну женщину я уже сделал счастливой. Почему бы мне не сделать счастливой и другую? Так как?

Голова у Люси шла кругом. Ей хотелось оттянуть время.

— Я тебе ничего не предложила с дороги, Сэм! — воскликнула она. Потом сделала шаг к двери. — Чашечку чая или чего‑нибудь еще?

Одной рукой он продолжал удерживать ее, а другой ухитрился достать часы. Такая же старомодная луковица, что и прежде.

— Я не успею, — сказал он. — Через несколько минут пора бежать на станцию. В другой раз постараюсь приехать пораньше. А сегодня мне надо знать только одно… Быстренько, говори — согласна ты сделать меня счастливейшим человеком?

— Но ты же сказал, что приедешь опять, Сэм! Может, тогда и поговорим?

Возможно, его большой серебряный хронометр и был все тот же, но Сэм явно переменился. Он с одинаковой решительностью защелкнул крышку часов к сжал губы.

— Я не прошу тебя назначать день, — настаивал он. — Мне нужно только твое согласие.

Поскольку она все еще думала, что о браке не может быть речи до истечения года, то, пожалуй, согласилась бы сразу, если б не одно соображение. А ну как он вздумает поцеловать ее, если она даст согласие? Прилично ли это сейчас или же?..

Он опять выхватил часы.

— Я решаю за нас обоих, — сказал он. — Время не ждет.

И тут, как она и опасалась, Сэм нагнулся и поцеловал ее. Но таким легчайшим поцелуем, который и мухи бы не потревожил.

— Решено! — сказал он и схватил шляпу. — Сматываюсь!

Уф! Когда он ушел, она прислонилась к вешалке, и ее неудержимо потянуло захихикать, как девчонку. Она не знала, что сестры уж находятся на пути к ее дому, готовясь напасть на нее со своими нотациями.

Не то чтобы она считалась с сестрами. Напротив, они проявляли столько заботы о самих себе, что всякая забота о них с ее стороны была излишней. Сейчас она должна была думать только о себе и, конечно, о Сэме. Она так и сказала ему, когда он приехал в следующий раз.

— Мне все равно, что говорят родные, Сэм. — Сомнения ее заключались в другом. — Не о них я думаю. В конце концов, что они такого могут сказать, если мы подождем, пока не пройдет год…

Сэм хотел прервать ее, но она, подняв руку, остановила его.

— Подожди минутку, Сэм, — сказала она. — Дай я объясню. Меня не беспокоит, кто и что скажет, просто я…

Но когда дело дошло до сути, она никак не могла решиться произнести это вслух.

Но он и так понял.

— Ты думаешь о Моне, да? — нежно спросил он.

Она благодарно кивнула.

— Послушай, Люси, — сказал он ласково, но очень серьезно. — Послушай, что я скажу. Мона первая бы нас одобрила. Она первая пожелала бы видеть меня счастливым и в заботливых руках. Знаешь, о чем я сегодня думал, пока ждал, когда мне подадут ленч? — Заметив ее вопрошающий сочувственный взгляд, он прервал свою речь, чтобы ответить на ее безмолвный вопрос. — Да, да, все та же история, я сел за стол после трех, и если бы ты только видела, что это был за ленч! — Он передернулся. — Совершенно несъедобный. Бедная девушка! Ею надо руководить, она не виновата. Так о чем я говорил? Да, когда я сидел и ждал ленча, предвидя заранее, какой он будет неаппетитный — холодная котлетка, присохшая к тарелке, — я думал, что Мона пришла бы в полное отчаяние, если бы все это увидела. И знаешь, Люси, о чем я еще думал? Что рай не показался бы ей раем в ту минуту! — Он на миг прикрыл глаза. Потом храбро раскрыл их навстречу новой мысли. — Но бог, разумеется, избавляет их от подобных зрелищ.