Читаем Современная испанская новелла полностью

<p><strong>ВСЛЕД ЗА МЕРТВЕЦАМИ, ИЛИ ЗАМУРОВАННЫЙ</strong> (<strong>Перевод с испанского Е. Родзевич)</strong></p>I

Было ровно пять минут первого, когда солнце начало пробиваться сквозь высокие окна. Уголком глаза Лукас сразу же увидел его и, не отрываясь, стал следить за тем, как солнечные лучи заливают витраж. В первую неделю этого месяца, если дни стояли погожие, солнце вело себя по — особому. Сначала его косые лучи лишь слегка касались витража, но не проходили насквозь, а словно растворялись в нем. И тогда на стекле во всем своем целомудрии и прелести являлись древние узоры из пыли и крохотные цветы из грязи. «Психоанализ стекла», — думал Лукас. Громадное окно находилось высоко над столами. Вокруг все дрожало от стука пишущих машинок, отовсюду доносились гнусавые голоса начальников отделов, которые разглагольствовали о бланках и служебных документах. А Лукас тем временем присутствовал при свидании своей мысли с таинствами витража.

В десять минут первого он поднял голову и посмотрел на окно. Загадочный лик стекла постепенно исчезал. Открылась полоса синего неба. Яркое солнце освещало здания на противоположной стороне улицы. Кусочек мира глядел в прямоугольник окна, на крашеных железных крышах, металлических антеннах и медных проводах ослепительно блестели солнечные лучи.

— Вас вызывает к себе управляющий.

Часы на руке показывали около пятнадцати минут первого. Прелестные рисунки из грязи и пыли почти совсем исчезли, теперь узкий луч света, подобно мечу, пронзив стекло насквозь, леячал ярким бликом на дремлющем столе Лукаса. «А меня, как на грех, вызывают. Не пойду и все тут!»

— Хорошо, сейчас, — ответил он сухим чиновничьим тоном.

Лукас посмотрел вокруг. Все тот же мертвенный свет флюоресцентных ламп. Монотонный стук. Ротаторы, скоросшивательные, счетные машины, пишущие машинки, люди-машины, чтобы отвечать, информировать и дезинформировать, люди — машины, чтобы лизоблюдничать — преуспевать, чтобы преуспевать — тупеть — командовать, люди — машины, чтобы не думать, люди — почти — вещи, люди — машины — для — приветствия, люди — «чего изволите?» — «разрешите?», люди — справочники, люди — промокашки, люди — конторские — бланки, люди — должности-оклады… Людей не было, была шестерня гигантского вращающегося механизма. Освещенная теми же лампами дневного света. Лукас слыхал от кого‑то, что в воздухе рассеяны крохотные частички стекла. Отражаясь в них, солнечный свет становится еще ярче, ослепительней.

— Вас настоятельно просят сейчас же явиться в кабинет.

— Я же сказал: иду!

Тем временем одинокий луч света скользил все дальше и дальше, играя то па одном, то на другом предмете, находившемся на столе номер тридцать пять, в отделе номер три, что расположен на одном из многих этажей одного из многочисленных зданий гигантского вращающегося механизма. Солнечный луч ухитрился даже нырнуть на несколько секунд в чернильницу. В первую неделю этого месяца всякий раз, когда часы на руке Лукаса показывали без двадцати час, луч исчезал совсем, хотя невидимые частички стекла, должно быть, еще продолжали светиться в воздухе, впитав в себя свет солнца. Несколькими днями раньше луч встречал и несколькими днями позже будет встречать па своем пути преграду, поэтому теперь, словно скряга, он прятал большую часть своего тепла. В остальное время года, пока тянутся долгие дни и долгие недели, солнце вообще не приходит на стол номер тридцать пять. Возможно, виной тому расположение домов, построенных каменщиками с благословения светил от архитектуры.

Без девятнадцати минут час Лукас поднялся со стула и направился в кабинет управляющего.

— В течение получаса вас вызывали дважды.

— Я был занят сложнейшими бюджетными операциями за тысяча девятьсот пятьдесят…

— Что такое?

— Як вашим услугам, сеньор управляющий.

С юношеских лет сеньор управляющий успел пересидеть почти за каждым столом, в каждом кабинете на нескольких Этажах.

— Внимательно прочтите этот приказ.

У себя дома сеньор управляющий хранил в ящике письменного стола тетрадь в клетку, откуда регулярно вычеркивал имена сотрудников, умерших, ушедших на пенсию или уволенных, начиная с тысяча девятьсот двадцать первого года, февраля месяца, одиннадцатого числа.

— Этот приказ касается меня?

— Конечно. Читайте, читайте.

Сеньор управляющий испытывал удовольствие всякий раз, когда видел, как продвигается молодежь. Вся его жизнь была занесена в тетрадь, втиснута в крохотные клеточки, заранее предусмотрена, размечена синкм, красным, зеленым карандашами, условно обозначавшими артериосклероз и другие несчастья его служащих. Пометки разноцветной шариковой ручкой отразили честолюбивые устремления сеньора управляющего, его тактику выжиданий, новогодний туррон[31] и пока еще не осознанное приближение к могиле.

— Я не согласен с этим приказом.

Дряблое лицо старика выразило крайнее удивление. Такого ему еще не приходилось слышать.

— Простите, но как это вы не согласны? Вы в своем уме?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза