Современная испанская новелла

Паровоз уже набирал пары, готовясь двинуться дальше, когда странный пассажир неожиданно схватил Даниэля с такой силой, какую трудно было предположить в его коротких руках, выволок в коридор и буквально вышвырнул из вагона на платформу. Еще секунда, и из окна вылетел чемодан. Описав в воздухе дугу, он шлепнулся рядом со своим хозяином. Даниэль, который чудом не сломал себе ногу при падении, разразился сердитой бранью, увы, потонувшей в оглушительном реве паровозного гудка.

На скатерти, расшитой памятными датами — ведь это был сочельник, — торжественно дымился супник, все члены семьи болтали без умолку, и все то же, что Даниэль слышал на протяжении пятнадцати лет. Он внимательно смотрел на своих детей, медленно переводя взгляд с одного на другого.

— Что с тобой? — спросил один из них. — Почему ты на нас так смотришь? Ты не заболел?

— Нет, нет. Я просто заметил, что вы все похожи на меня.

— Я это всегда говорила, — подтвердила жена.

И ведь правда, она всегда это говорила, но он никогда не верил. На Даниэля внезапно нахлынул неудержимый прилив нежности к этим юным созданиям, в которых так явственно угадывались его черты.

После ужина дети окружили его, щедро выказывая небывалые до того пылкие чувства. А может, они всегда были такими, но он заметил это только сейчас? Б одном из уголков гостиной сверкал зажженными свечами самодельный «Вифлеем».

— Вы что, сами его сделали?

— Реку смастерил я.

— А я — этот луг.

— Тебе нравится пещера?

— А мама сделала горы.

Даниэль взглянул на жену. Она не была красивой, не была стройной, не была обворожительной, но зато умела делать горы!

— Ой, свечи погасли! — закричал вдруг один из малышей. — Папа, дай спички.

И он сунул руку в карман Даниэля. Вместе со спичками малыш извлек оттуда и бирку загадочного незнакомца.

— Что здесь написано, папа?

Даниэль прочел бирку. На ней было два слова: «Чарльз Диккенс».

Даниэль не смутился. И даже не удивился. Тем не менее он направился в столовую, подошел к старым часам и принялся их заводить.

— Часы, — сказал он, — это все равно что сердце в твоем доме.

Гойтисоло Гай, Луис

ЦВЕТНИК (Перевод с испанского Э. Чашиной)

Он направился было к повороту, за которым они исчезли. Грузовик, полный толстых досок, гудел за его спиной, но Доминго, казалось, не слышал ни сигнала, ни крика водителя: «Берегись, дед!» — который взял влево, чтобы не Задеть его. Испачканные известкой рабочие, подпрыгивая в кузове на досках, помахали оставшемуся позади старику^ Доминго остановился, борясь с ветром, рвавшим на нем одежду. Потом вернулся обратно и, наморщив лоб, будто силясь вспомнить что‑то, перешел придорожную канаву и сел на краю среди деревьев. Он смотрел на это место, на следы шин, на пятно, похожее на мазок кистью. Грузовик, уменьшаясь, катил по дороге среди платанов. Их голые стволы, почти без побегов на северной стороне, четко вырисовывались на фоне неба.

Было ясное и холодное утро ранней весны. Лес, мокрая Земля, зеленые поля, громадный серый город, растянувший — ея до моря, — все блестело на солнце, омытое ночным дождем. Ветер гнал по небу клочковатые облака, и казалось, что первые стрижи охотятся за ними, поднимаясь и в упоении падая вниз. Сначала Доминго шел по залитому солнцем тротуару, потом по дороге, засунув руки в карманы и спрятав подбородок в складки шарфа, шел навстречу резкому ледяному ветру. На некотором расстоянии от него, почти вплотную к платанам, с трудом двигалась Амелия, незаметная на фоне толстых, окрашенных в белое стволов.

Это утро начиналось так же, как остальные. Едва они позавтракали, Доминго пошел на площадь ждать, пока Амелия кончит наводить чистоту. Сидя на скамье, он загорал, не обращая внимания на женщин, сновавших мимо него за покупками, и взгляд его черных, глубоко сидящих глаз, как всегда, казался неподвижным. Если дул сильный ветер, он пристраивался у южной стороны дома, рядом с дурачком, который продавал табак, спички, камни для зажигалок и черные, перекрученные, как корни, сигары. Здесь же стояли двое полицейских, предпочитавших находиться на Этом углу, а не у подъезда Пенсионных касс, который был еще в тени. Потом, когда приходила Амелия, они шли гулять. С площади они выходили вместе, но у Амелии были опухшие ноги и она сразу же отставала. Расстояние между ними постепенно увеличивалось. Он не ждал ее, и она не просила его об этом и никогда не останавливалась на полдороге. Сжав зубы, медленно, упрямо шла она к намеченному месту, которое было ей так же безразлично, как любое другое, и которое успевало надоесть ее мужу прежде, чем она туда добиралась. Доминго спрашивал: «Вернемся?» Она же упрямо шла дальше. Они добирались до поворота дороги, откуда было видно здание, строящееся на том месте, где раньше был цветник. Посмотрев на стройку, они возвращались обратно. Еще год назад Доминго ухаживал за этим цветником, пока управляющий дона Виктора не сказал, что здесь начнется строительство и чтобы он уходил.