Современная испанская новелла

Раньше улицы были нумерованные. Первая улица, Вторая, Третья, Четвертая — вплоть до Двадцать Первой. Было в этих номерах что‑то от тюрьмы или от Нью — Йорка. Теперь улицам дали названия. Каталанские, язык на них сломаешь, особенно они трудны для ленивых мурсийских языков жителей квартала. Сейчас улицы называются так: Ульдекона, Пинатель, Сискер, Понтильс, Роджальс, Трагура, Арнёс, Аско, Мотрильс, Риудомс и т. и. А мурсийцы произносят: Урдекона, Пинатей, Сиркё, Понтйс, Рочаль, Трагира, Арне, Аско (с ударением на а!), Могриль, Рудон и т. д. А некоторые цыганки еще больше портят дело. Улицу Трагура они зовут Трасхира: «Трасхира, мородец, Трасхира». — «Что придумар этот прохтак?» Улицу Ульдекона они зовут Урдеконья, «чехтное хлово», — и т. д.

Квартал со своими дверями и окнами — такими симметричными, такими одинаковыми — похож на сыр «грюйер» с множеством дырочек или на любой другой сыр, в котором крошечные мышки выели себе гнезда.

Теперь, когда весь Юг переселился в Каталонию, квартал утратил свою симметрию. Теперь по его краям громоздятся бараки и какие‑то нелепые лачуги, так что квартал как бы растолстел. Но от этого вид у него стал не здоровый, а болезненный. Толстяк с язвами, струпьями, болячками и свищами. Бараки сами размножались и плодились как грибы, но Это не были прекрасные грибы из волшебных сказок, скорее, клейкие, белесые, ядовитые поганки, растущие в дуплах и отнимающие у деревьев соки и здоровье.

На этих симметрично расположенных улицах соседи Знают друг друга, может, быть, слишком близко и живут довольно дружно. Всего шаг отделяет дверь одного дома от двери другого. Сегодня женщины шьют и болтают в подъезде одного дома, завтра — в подъезде другого. Они одалживают друг другу — бывает, правда, не очень охотно — посуду, кухонную утварь; немножко соли, щепотку перца. Радио включают на полную мощность, чтобы можно было слышать с улицы, пока они сидят на солнышке или в тени, как когда. Женщины ищут друг у друга вшей, а мужчины курят, передавая друг другу сигареты, бережно и неторопливо. В общем, здесь царит дух товарищества и равенства, что‑то вроде коммунизма, когда все принадлежит всём, и что‑то вроде вавилонского столпотворения: время от времени возникают разногласия, которые мужчины разрешают криком и тумаками, женщины, поссорившись, тоже кричат и вцепляются друг другу в волосы, иногда — для разнообразия — мужчины хватаются за ножи.

Во дворе своего дома Вешалка установил душ. Казалось бы, чего проще: присоединил резиновый шланг — попробуй узнай, откуда он его достал — к крану в кухне, к другому концу шланга прикрепил консервную банку с дырками наподобие лейки, а получилось великолепно. Так рассказывала всем, кто хотел ее слушать, его тумба — жена, которая несколько дней подряд мылась и принимала душ — может быть, слишком часто по сравнению с прежними временами, когда она вовсе не мылась. Потом ей надоело и она уже не мылась, но по — прежнему рассказывала всем о душе, да и Вешалка не переставая хвастался своим изобретением.

В конце концов кое‑кто из соседок поддался искушению и тоже решил попробовать помыться под душем. Жена Вешалки, женщина не жадная, даже щедрая — такая же щедрая, как и толстая, то есть слишком, — пригласила их. Соседки пришли.

Это были: Хосефа, мать Энрике; Кандида, незамужняя бабенка; Бука — сестра Буки, потому ее так и прозвали, и еще несколько замужних и незамужних женщин, молоденьких, с пышными грудями и толстыми задами, на которые смотреть было радостно или страшно — кому как покажется.

Жена Вешалки не мылась. Она предпочитала сидеть с другими соседками в тени, сплетничать, обмахиваться газетой. Вешалка из своей комнаты, где он делал вешалки, слышал, как льется вода, как женщины прыгают и кричат, как они шлепают друг друга по ягодицам, а когда он прикладывал ухо к тонкой перегородке, слышал такое, от чего у него темнело в глазах и дух захватывало.

— Смотри, увидит тебя муженек такой чистенькой…

— И на части развалится.

— Как бы с ним не случилось того, что с моим; пока он возился, богу душу отдал.

— Осторожней, здесь девушки!

— Девушки? Да им побольше нашего перепадает!

— Чего это нам перепадает?

— Еще спрашивают! Того самого…

Такие диалоги, становившиеся все более откровенными, Вешалка слушал каждый день и наконец однажды не долго думая схватил коловорот и — трр — трр — трр — просверлил дырку, приложил к ней глаз и увидел — как в чудесной сказке «Тысячи и одной ночи», мы уже говорили — одалисок, если не слишком изящных и стройных, так по крайней мере

5 Современная испанская новелла

129

резвых и шумных, которые плескались под душем’, не скрывая своих прелестей, и весьма смело острили.

Однако, на беду, самая младшая дочь Вешалки вошла в Это время в комнату и сразу же выбежала на улицу.

— Мама, посмотри, там папа…