Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

— Тебе зачем? — не унимался Пельмень, как будто и в самом деле хотел понять что-то важное.

— Для аромата, — ответила Вика и скучно вышла из круга.

— Нет, все-таки нельзя так прямо! Нельзя быть таким прагматистом, Садко. Нет!

Наша Классная оглядывала нас, ища поддержки. Но и Марта Ильинична тоже, между прочим, не нашлась, когда Пельмень к ней адресовался с вопросом о романтике.

— В жизни должно быть очарование, — начала она бодро, но споткнулась и как-то застеснялась. Потом еще сказала: — Даже у Пушкина есть: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Правда, сохранил ли он это убеждение до конца своих дней? Вот в чем вопрос.

— Но, Марта Ильинична! Нам до конца еще столько расти! — возопила Шунечка. — У нас же вообще еще ничего не было, кроме золотого детства! Зачем его отнимать?

— У тебя отнимешь!

Ничего особенно смешного не было в словах Мишки Садко, но мы грохнули.

Нам просто необходима была разрядка. И мы любили друг друга и этим смехом заявляли всем вокруг о своей любви. И еще я думаю: детство наше в декабре прошлого года действительно продолжалось. А теперь что ж? Юность сразу вот так и настала? Или взрослыми мы стали из-за того, что Вика полюбила Поливанова, от нас ушел отец, и, кроме того, я потеряла верные шансы на медаль?

…Все это в который раз я старалась понять, сидя в автобусе. Автобус же, не торопясь, трусил в дальние страны, то есть в поселок, где жила моя бабушка.

— Женя, где ты? — крикнула я, входя на пустую и темную веранду бабушкиного дома. — Женя, ау!

— Здесь я, в беседке, стою на лестнице, ввинчиваю лампочку.

Из сказанного ясно, что Женей, Евгенией, меня назвали действительно отнюдь не в честь несчастной мифической Ифигении, а в честь моей бабушки. И возможно, поэтому между нами была такая игра, будто мы в чем-то ровня. Будто я могу понять все, что бабушка. Будто бабушка может сделать все, что я. И наоборот.

В беседке, как я и предполагала, бабушка стояла на самом верху стремянки, там, где уже держаться не за что, и наверняка боялась… Ну, не случись меня, она бы как-нибудь уж слезла. Но старые — как малыши. Появилась я, и уже нужна рука помощи.

Я протянула руку, вскочив на стол и оттуда на первую ветку ореха.

Тут я рассмотрела, что на стремянку бабушка влезла в красном платье до полу. Платье это было мне хорошо известно и надевалось не обязательно по торжественным случаям (их было мало), чаще для поднятия настроения.

— Будем чай пить? — спросила бабушка, когда мы вернулись на веранду. «И кого-нибудь ждать?» — спросила я саму себя.

«Кто-нибудь» мог быть мой отец, могла Марта Ильинична. «Кем-нибудь» могла оказаться и я собственной персоной, потому что бабушка и мне любила показывать, как надо держаться и какой она молодец.

— Скажи, — спросила я, как только мы уселись за круглый, большой стол на веранде. — Скажи мне, ты когда-нибудь тайком читала мои записки?

— Никогда не читала.

— А мама?

— А ты не находишь — об этом тактичнее спросить ее?

— Нахожу. Спрошу в свое время. А соответствует ли это высоким нравственным принципам?

— А что, собственно, случилось в доме? — несколько уклонилась бабушка.

— Вика мне доверила свои дневники. У нее в доме — обыск.

Тут бабушка вздрогнула и уставилась на меня.

— Обыск? — Бабушка смотрела на меня, вытаращив глаза, не в силах перевести дыхания. — Обыск?

— Ну да! Викина мама все вверх дном перерыла — ищет. И дневники в опасности.

Бабушка швырнула в меня тряпкой, которой только что вытирала клеенку, сказала слабым голосом:

— А если бы я заикой осталась?

— Так можно я у тебя перепрячу Викины секреты? Есть гарантия?

— Гарантия есть. Но я думаю, ты зря не доверяешь: нужны твоей маме Викины тайны! Да и какие там они могут быть?

— Моей маме нужны мои секреты. Но ты, я считаю, не полезешь?

— Правильно считаешь, Женя. Правильно. А где они сейчас, эти ваши секреты? Куда ты их спрятала?

Ох, куда только я не перепрятывала Викину боевую планшетку, в которой, тесно прижавшись друг к другу, лежало две общих толстенных тетради, завернутых в целлофан. Я давно заметила: даже письмо в одну страничку спрятать не просто и при том, что имеешь собственную комнату. Только подойдешь к «стенке», только возьмешь книгу, как начинает казаться: а завтра, после тяжелого рабочего дня, эту же книгу захочется перечитать маме или отцу.

И опасность тебя вроде подстерегает, прямо за плечами стоит, даже морозит немножко. И сам ты вроде преступника — скрываешь, прячешь улики. А они вовсе не улики, но слова, предназначенные для тебя одной.

— Так куда ты их спрятала?

— Сначала мы их закинули на антресоли в стенном шкафу. Сразу, как вернулись с Больших Камней. Представляешь, Вика и на раскопки их с собой таскала, во дела! А теперь держу за шкафом в планшетке. Вика просила не вынимать.

— А ты просто поставь планшетку возле стола. Между столом и тахтой и скажи: Викина.

— Я к тебе лучше. Можно?

— Можно.

— Ну и прекрасно. О деле договорились, стало быть, приступим к главному: к разговорам о том, что у нас происходит в школе. И что с нами происходит не только в школе.