Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

— Ладно, Алеша, оставь свои обиды, нам главное узнать: у тебя могло такое найтись? Нет? Ты сам абсолютно уверен и другим сумеешь доказать?

— В подобном случае абсолютно уверенным ни в чем нельзя быть. Хорошо, что хоть где-то кто-то нашел. Это — Савмак, — кивнул он мне на монету. — До сих пор была найдена всего только одна такая. И по ней историки сделали предположение…

Тут мать крикнула:

— Хватит! Хватит заниматься историей, перейдем-ка лучше к сегодняшнему дню. Сообрази, пожалуйста, как твое золото могло оказаться у этого молодчика? Кстати, вы с ним, кажется, в прошлое воскресенье ездили на раскопки? Ну?

Отец, оторвавшись от монет, огляделся вокруг: Шполянская-старшая теперь сидела, покачивая ногой довольно небрежно и стряхивая пепел с сигареты на пол. Вика все так же почти лежала на тахте, только теперь глаза ее ожили и о чем-то просили меня. Какая-то мысль по поводу случившегося бегала в них затравленно, и я не могла, хоть от всей души хотела, помочь Вике.

Отец посмотрел на всех, в том числе на меня, стоявшую у самой балконной двери.

— Какие у вас основания подозревать, что Поливанов ограбил мои раскопки?

— Он передал это Вике.

— Да, но как это оказалось у него?

— Громов! — Мама ударила себя по лбу, и я поняла: сейчас им покажется очень убедительным участие Грома в этой истории. Или в этой краже (кто как хочет, тот так и называет) золотых монет с изображением Савмака, скифа, поднявшего когда-то восстание на нашем берегу. — Громов! — повторила мама. — Поливанов увязался за Громовым на раскопки, иначе зачем бы он туда поехал, если Вика в городе?

У Шполянской-старшей губы были как будто обметаны темной корочкой, и глаза под опущенными веками блестели сухо и бегали, точно подсчитывая что-то свое. Громов ее очень устраивал, если на него можно было свалить вину. Но совершенно не устраивало, что все вопросы все равно вертелись вокруг Вики.

Между тем все забыли, а она ведь любила Поливанова, взрослого парня, похожего на белокурого негра с тайной улыбкой, спрятанной в углах твердого рта.

— Позвоним Громову? — спросила мама, подвигаясь к телефону. — Пусть внесет ясность. И не забывайте, нам придется заявить обо всем в милицию.

— В милицию заявить, конечно, надо, — спокойно сказал отец, все еще как бы взвешивая монетки на ладони. — Но что за дамское предположение: как мог за несколько минут Поливанов найти то, что нам годами не давалось?

— Не Поливанов — Громов! — поправила Шполянская-старшая. У нее был такой вид, как будто она долго раздумывала, долго взвешивала обстоятельства, пока наконец не пришла к выводу.

Отец смотрел на Шполянскую очень внимательно. Мне казалось: он изо всех сил хочет встретиться с ней взглядом, но она не поднимала подведенных зеленым век.

— Громов? — переспросил отец.

— Они могли явиться туда и без тебя. Кстати, не им ли принадлежала зажигалка? — предположила мама.

А Шполянская-старшая спросила с улыбкой:

— Тебя, Алеша, не удивляет? Не я одна, все вспомнили этого мальчишку, когда поползли слухи: по городу «ходит» золото?..

Отец хохотнул довольно странным смехом, все так же не отрывая глаз от Шполянской-старшей.

— Ну нет, — сказал он, — Громова я вам не отдам. Отдай вам Грома, вы и Шурочку запросите!

— Не знаю, как Шурочку, — вздохнула мама медленно и почти спокойно, — а Громова привлечь по этому делу придется. И причем немедленно. Позвони, будь добр, следователю или куда там тебя вызывали.

— За Громова я поручусь!

— А за тебя кто? — Теперь мама смотрела на отца ласково, но снисходительно.

У нас в семье считается: отец — человек нерешительный. Мама принимает решение переезжать в Москву, а он — нет. Я должна стать хирургом — принимает решение мама, а отец — нет. Мама принимает решение оклеить спальню ситцем, а он — все нет и нет…

— Послушай… — Отец опустил глаза, посмотрел себе на ноги. — Ты что, в самом деле уверена: я не могу постоять за себя и своего ученика? Или ты пытаешься мне что-то в этом роде внушить?

Теперь он поднял глаза, когда неловкое, обидное для мамы было уже сказано. Он поднял глаза, и я увидела, какие они у него синие-синие. Вот удивительно, в комнате было вполне сумрачно, а они светились. И лоб был большой, выпуклый, с четко выступающими от напряжения жилками.

— Нет, дорогие дамы, я и себя и его сумею отстоять без вашей деятельной помощи. А в милицию, конечно, заявить придется.

— Дядя Алеша, — позвала с тахты Вика, — можно завтра? А до завтра у всех будет время самим явиться.

— С повинной, ты имеешь в виду? — отнеслась вполне терпимо к такому ходу мама.

— Ну, пусть это так называется. А можно вообще: пусть они придут, как будто только что нашли?

— Кто — они? — спросила Шполянская-старшая, почти не размыкая зеленых век и запекшихся губ.

— А какая разница кто. Придут — и весь факт.

— Ладно, — сказал отец, — на сегодня все. А там даст бог день, даст и пищу… для разговоров! — Так закончил он своей любимой дразнилкой. И подобрал со стола монетки. — Но это, с вашего разрешения или без, я припрячу: цены им нет…

— Как припрячешь? — пожала плечами мама. — У меня в доме?