Современная югославская повесть. 70-е годы

Борко нервничает. Он здесь самый старший. До войны был учителем, один из первых коммунистов в Тетове, больше полутора лет находится в глубоком подполье. Когда в апреле прошлого года разбили тетовский отряд, Борко резко осудил местный комитет и его секретаря Якима Думеского за плохую подготовку. А ведь они были неразлучными друзьями. Потом на мельнице Сачевских проходило собрание и организация единодушно выбрала новое партийное руководство. Борко стал секретарем. Беспокойство его понятно — трагедия не должна повториться, тем более что именно он критиковал комитет за недостаточную боевую готовность отряда.

— Мы исчерпали все возможности! — сказал он, разводя руками.

— И тем не менее вооружены плохо! — не сдавался Душан.

И тут встал Иван Йовановский:

— У отряда нет боевых заданий. Это ясно. Его цель — присоединиться к бригаде до того, как она двинется на юг.

Это заявление решило исход голосования.

Девять человек были «за», и только Душан и Доне проголосовали «против», искренне полагая, что надо повременить с выходом. Они оказались бессильны перед аргументом, что дней через десять бригада снимется с места и возьмет курс на юг, к границе.

Душан распахнул окно: жара, кажется, спадает. И солнце уже не слепит глаза. Отсюда все село как на ладони. Дворов восемьдесят будет. Дома деревянные, с большими верандами на втором этаже. При каждом доме — небольшой загон для овец. Красиво здесь летом, ничего не скажешь, а как зимой, когда кругом снег? Наверное, люди месяцами отрезаны от мира. Впрочем, может, оно и к лучшему.

Душан решил пройтись по селу. Усталость как рукой сняло, хоть отправляйся в новый двухдневный поход. Во дворе Стаде Тевдоский и его жена возились с овцами. Штук двадцать белых овец — настоящее богатство в эти тяжелые военные годы, когда молоко и брынза на вес золота, в поте лица заработанного на чужбине, в пекарнях Валахии и Сербии, на стройках и в шахтах Америки и Канады.

— Как жизнь, дядюшка Стаде?

Стаде прислонил к стенке лопату, которой чистил загон, и отмахнулся:

— Какая тут жизнь — маета одна.

— А кому сейчас легко, дядюшка Стаде? Вот кончится война, тогда и заживем на славу!

Стаде недоверчиво покачал головой. Давно он живет на свете, а хорошего не видел. Собачья жизнь, а тут еще война, и сыновья молчат. В Торонто они уж полтора года. Хоть бы словечко от них или какая оказия. Изгоревались они с женой, сухою коркой перебиваются, а все надеются получить добрую весть. А ее все нет и нет. Откуда тут быть вере в лучшие дни?

Душан шел по селу, погруженный в свои думы. Пять, нет, восемь дней минуло с тех пор, как он выступил на заседании местного комитета, а его все грызла мысль: имел ли он право накануне выхода отряда вносить в ряды бойцов сумятицу и нервозность? Говоря по-честному, его поведение можно расценить и как нарушение партийной дисциплины, как своего рода саботаж.

Думать так о нем может только круглый дурак. Ведь он в интересах организации и ее членов указал на то, что отряд плохо вооружен. Нельзя идти на заведомый риск. Новый провал тяжело скажется на жизни Тетова. Люди не любят рисковать. Если и второй отряд будет разбит, деятельность организации заглохнет, как это случилось осенью сорок первого после гибели Димче Костоского и Малины Вукоской, вожаков тетовских коммунистов.

Подходя к церкви, он увидел Муфа — тот под шелковицей беседовал с крестьянами. Чтоб не мешать им, он повернул назад.

Две женщины прошли мимо, смерив его долгим любопытным взглядом, а игравший на дороге мальчуган встал по стойке «смирно» и отдал ему честь. Душан потрепал его за вихры и козырнул в ответ. На перекрестке, куда сходились все сельские улицы, его поджидал Сашо Симческий.

— Ну выкладывай, что там у тебя, — обратился к нему Душан.

— Да ничего, вот хотел знать, где ты остановился, ведь я связной. Может, придется ночью будить.

Душан объяснил, где находится дом Тевдовцев — на взгорке, метрах в ста отсюда.