Современная канадская повесть

— Обо всем. Он так ее и начинает. «Книга обо всем». Ну, может, это временное название. Потом поменяет. Еще они с ребятами пытаются достать деньги, чтобы снять этот фильм. Но их никто не хочет финансировать — идеи у них слишком революционные. Ральф говорит: что Канада, что Штаты — один черт. Как мы здесь обращаемся с индейцами? Нагреб денежек — значит, ты в порядке. А если нет… И все кругом испоганено донельзя. Вот об этом он и пишет. К примеру, возьми Великие Озера… какая в них сейчас грязища. Ральф слышал, как по телевизору выступал этот французский ученый, Кусто, — он фотографирует рыб и тюленей. Так он говорит, что океанов больше чем на пятьдесят лет не хватит…

Лэндон внимал дочери. Да, теперь разящий гнев каждого такого Чемберлена будь любезен взвешивай, оценивай, изучай — вот в чем беда. Этого требовало время. Оно принуждало тебя иметь дело с замечательными экземплярами. И пожалуйста, подвинься, у них есть свое мнение, ему требуется пространство. Этот Чемберлен! С его мрачной и пасмурной красотой и вечным недовольством. С нытьем, увлечениями и идеалами. Наверное, он видит себя писателем, кинопродюсером, лектором в университете, романистом, надписывающим свои книги в магазине, звездой телевидения, представителем Ренессанса двадцатого века. И все это — до двадцати пяти лет. А что, эта мечта не сказать чтобы уж совсем безумная. Ведь такое происходит постоянно. Какой смысл сегодня сдерживать честолюбие, критически относиться к своим возможностям? Достаточно включить телевизор, и сразу увидишь: кто-то вдвое глупее тебя заколачивает в двадцать раз больше, а товарец его — всего-навсего собственное мнение.

— Ну хорошо, Джинни, — сказал Лэндон. — Давай сейчас это оставим. Возможно, Чемберлен — человек с высокими идеалами, даже достойными восхищения. И если его отношение к войне действительно такое, как ты говоришь, оно меня восхищает. Но сейчас не время и не место обсуждать идеалы. Сначала нужно вытащить вас отсюда. Твоя мать сказала что-нибудь насчет денег для залога? Нужно полторы тысячи.

Джинни скорчила кислую мину — на свой манер.

— Нет, но она приедет. Она этого не сказала, но приехать приедет. Только я с ней не поеду.

— Это еще почему?

— Потому что я железно знаю: она привезет деньги, чтобы выкупить только меня. А платить за Ральфа и не подумает. Ей что, пусть он торчит субботу и воскресенье в этом клоповнике. Так вот, у меня для нее сюрприз. Если Ральф остается здесь, я — вместе с ним… — Она обхватила себя руками и склонилась вперед, изучая пол. — Останусь, и все…

— Перестань валять дурака, — сказал Лэндон. Он посмотрел на округлившуюся спину дочери. — И откуда такая уверенность насчет матери? Она вовсе не злобная женщина.

— Эх, папуля. То-то и оно. Как раз она злобная. Приедет сюда вся в праведном гневе, помечет громы и молнии, потом швырнет деньги для меня, а Ральф пусть гниет здесь. Что я — ее не знаю?

— Может, она вообще не приедет, — предположил Лэндон.

— Приедет как миленькая, — Джинни проговорила это быстро. — Приедет.

На этот счет у нее как будто никаких сомнений не было. Проявилась в конце концов присущая Холлам самонадеянность. А может, если всю жизнь живешь в достатке, такой образ мыслей вполне естествен? Кто-нибудь все равно отстегнет, сколько требуется. Революционные идеалы — вещь хорошая, но Джинни вовсе не собиралась проводить конец недели в этой викторианской крепости, давиться булочками с бифштексом и запивать их кофе из армейской кружки. А если ее мать уже сыта по горло ее поведением? Возьмет да и оставит их здесь до понедельника? Жестокий урок. Он содрогнулся от этой мысли.

— Я постараюсь добыть деньги, — сказал он. — Хотя наскрести полторы тысячи — задачка не из простых.

— Брось ты, папуля. Ну, посидим здесь до понедельника. Я не против, правда.

— Ты очень даже против. И не изображай из себя мученика, ладно? Ты сюда попала не потому, что боролась за гражданские права. И о великих принципах тут речи нет. Тебя просто обвиняют в уголовном деянии.

— В общем, без Ральфа я отсюда никуда не пойду. Что же он, совсем один останется? Это несправедливо…

Лэндон поднялся, услышал, как в колене хрустнула какая-то косточка.

— Ладно, постараюсь что-нибудь сделать. — Джинни тоже поднялась, и он посмотрел на нее сверху вниз. Пожалуй, пережитое не прошло для нее даром — она вся как-то съежилась. Личико обычно полное, а сейчас щеки впали. И словно похудела на десять фунтов. Он коснулся ее лица. — Ты как, ничего? Ела что-нибудь?

— Папуля, я не голодная, а вот кофейку бы глотнула.

— Попробую что-нибудь сделать. А пока держись. Постараюсь обернуться быстро.