Современная канадская повесть

Огни города призрачным отблеском подсвечивали нависшее над фермерскими полями завьюженное небо. Посреди жнивья Андре заметил собранную недавно в копну солому. Направился к ней, едва держась на ногах, ступни коченели от холода. Зарылся в солому с головой, снял промокшие насквозь ботинки и носки. Он весь дрожал, как бездомная собака.

Вдруг вспомнилось: Джои! Господи боже… Ведь он мог отправиться из дому в такую метель! Сам не помню, как это я ушел… Может, вернуться?.. Ах, черт, теперь-то уж поздно! Что я теперь могу сделать?

Всю ночь он провел в соломе, забываясь иногда беспокойным сном, ворочаясь, ища места поудобней для избитого тела. Проснулся он внезапно. Стояла холодная, ясная и звездная ночь. По положению на небе Большой Медведицы Андре понял, что скоро рассвет. Выбрался из своего приюта, стряхнул солому с одежды, подумал: что же, теперь делать? Есть хотелось до смерти. В кармане шестьдесят долларов. Но вид у меня такой — если кто заметит, тотчас побежит в полицию звонить. А на кой черт мне с полицией связываться?

Снегом все запорошило, а то бы ручей сразу углядел. Кровь бы смыл с одежды, умылся.

Андре пошарил в соломе, отыскал ботинки. Но натянуть их и завязать шнурки оказалось очень больно.

Ребра ломило нестерпимо. Ладно, нечего тут сидеть, от холода дрожать. Днем, наверно, потеплеет. Хоть бы вон до того огорода добрести, пока хозяин еще спит.

Господи! Как там Джои-то? — думал Андре, тащась по жнивью к ферме. Слава богу, собака не залаяла, пока он ходил вокруг дома, силясь рассмотреть в предрассветной мгле огородные грядки. Ухватившись за припорошенную снегом ботву, он вытащил несколько морковок и, стряхнув землю, тут же их съел.

Посреди огороженного загона, равнодушно уставившись на Андре, стояли три коровы.

Молоко! Вот бы банку консервную… или хоть пивную бутылку.

Андре прокрался за угол сарая. Там, припертый к ограде заднего двора, стоял газовый баллон.

Так, помойка. Значит, есть консервные банки.

Осторожно, боясь задеть колючую проволоку, Андре перелез через ограду, отыскал среди мусора банку из-под супа «Кэмпбелл» и благополучно, без шума, вернулся к загону.

Самая смирная с виду корова подпустила его к себе со второго захода. Андре осушил три полные банки парного молока и отправился на прежнее место, к соломе. Когда он подошел к убежищу и зарылся в солому, начало светать.

Снег растаял, к середине дня стало по-летнему тепло. Андре поднялся, побрел через поле, дальше по проселку и вышел на выгон, через который протекал маленький грязный ручей. Андре двинулся вдоль ручья, пока не набрел на освещенный солнцем пологий спуск к берегу. Там и расположился, чтоб привести себя в порядок.

Тьфу ты! Как ребра-то ломит, подумал он, склоняясь над ручьем и плеская воду пригоршнями себе на лицо. Хоть видеть получше стал, и нос вроде уже ничего. По крайней мере не болит, если не дотрагиваться.

Снимая с черемухового куста рубаху, высохшую на солнце после стирки, Андре почувствовал, как в животе урчит от голода.

Вот доберусь до какого-нибудь злачного заведения, возьму штуки четыре бифштекса и жареной картошки тонну, не меньше. Так, куда теперь?

Андре застегнул рубашку, заправил в штаны.

Куда? А куда хочу! Вон какая ширь. Леса, луга кругом. И в кармане шестьдесят долларов. Конечно, неплохо б к этому добавить четыре сотни с гаком — те самые, на которых отец Пепэн задницей сидит, — но мне теперь домой пути нет. Либо отец Пепэн заграбастает, чтоб в институт упрятать, либо Роуз нагрянет, и тогда…

Андре перелез через изгородь и пошел по проселку, что выводил к шоссе. Солнце пригревало, деревья золотились и багровели на солнце, опушенные снизу алым кустарником.

Теперь я свободная птица. Что хочу, то и делаю, думал Андре, стоя у обочины шоссе и выставив руку с вытянутым книзу большим пальцем навстречу проносящимся с визгом мимо и обдающим его на лету ветром машинам. Наконец большой красный «бьюик» съехал на обочину, поджидая. Андре пошел к нему.

Впереди сидели двое. Водитель обернулся, взглянул на Андре.

— Мать честная, что это с тобой?

Андре замер у открытой дверцы.

— Так… ничего.

— Ничего, говоришь!

— Угу.

— Тебе куда?

— Мне?..

— Мы в Эдмонтон.

— В Эдмонтон? Идет.

Какого черта я это сказал? Сроду не бывал в больших городах. Кто его знает, как там…

— Ну что, садишься?

— Я? Да, сажусь.

В последующие часа два Андре то и дело косился на спидометр. Всю дорогу стрелка колебалась около отметины восемьдесят пять миль в час. Мимо пролетали фермы, поселки, мохнатые лесополосы. Двое на переднем сиденье молчали. Потому-то Андре вздрогнул, когда водитель вдруг произнес, обращаясь к соседу:

— Ну вот, Тони, и Эдмонтон. Как раз к ужину домой поспеешь.

Как — Эдмонтон? Эти три высокие башни и есть Эдмонтон? Дым какой-то — туман, что ли?