Современная канадская повесть

Как-то в обеденный час Крэмнер затащил его в здание «Каледонии», за несколько кварталов. Стояло начало лета, и улицы были полны бизнесменов в рубашках с короткими рукавами, гулявших под ручку с молодыми сослуживицами. В воздухе витала любовь, и Лэндон преисполнился жаждой жизни. Через провалы между домами лился солнечный свет, девушки продавали с тележек цветы. Крэмнер купил гвоздику в петлицу и предложил одну Лэндону, но Лэндон не смог пересилить себя и украсить свой наряд цветком, хотя сердце его ходило высокой волной. Крэмнер ввинчивался в толпу, словно багдадский вор, в каждом его движении — стремительность бесцеремонного космополита. Лэндон едва поспевал за ним и чувствовал себя смешным и неуклюжим — поди догони этого верткого человечка!

«Каледония» размещалась в глубине боковой улочки, в старом здании, почерневшем от вековой копоти и дымов города. На первых двух этажах громыхали печатные станки. Прямо со страниц диккенсовских романов! Лэндон стал в сторонку и, заложив руки за спину, с некоторой опаской наблюдал, как пожилые дамы шпарят на здоровенных черных «ундервудах», потом относят напечатанное в проволочных корзинах к наборной машине в конце комнаты. Это древнее устройство гудело и подрагивало, обслуживал его невысокий бойкий человек, на рукавах, чтобы не попали в утробу машины, — резиновые нарукавные повязки. За клавишами машины сидел изможденного вида мужчина (сколько ему — тридцать или пятьдесят?). На нем был сатиновый передник, за годы службы набравший много жирных и масляных пятен. Июньское солнце прорывалось сквозь высокие зашторенные окна, и на поредевшие седые волосы наборщика падали полосы слабого света. «И лишь один холодный свет, и от него спасенья нет», — пронеслось в голове у кладбищенского поэта, чье сердце сковала жалость к наборщику. Но Крэмнер уже торопил его.

— Фредди, я хочу показать тебе наши отделы управления и сбыта. Они наверху, если решишь перейти к нам, будешь вешать свою шляпу на крючок именно там. Искренне надеюсь, что так ты и сделаешь, поверь на слово.

И почему он его послушался, этого брехливого маленького проныру? А ведь послушался, а заодно и перебрался жить в дом под названием «Эссекс амз», прихватив с собой старые рукописи — уж они-то зачем понадобились? Только собирали пыль в чулане. Впрочем, вреда от них, пожалуй, не было, в какой-то степени они символизировали утраченные иллюзии. Иногда он извлекал на свет божий съемочный сценарий «Окна с видом на сердце» и смотрел на свои собственные слова, вычеркнутые или измененные перьевой авторучкой Бейзила Джонсона; чернила от времени порыжели, а почерк — мелкий и женский. А ведь некоторые пьесы Лэндона были вполне ничего, и кто знает, будь он тогда более пробивным… К кому-то подольститься, кого-то ублажить, на кого-то наорать, где-то стукнуть кулаком по столу, топнуть ногой, в чьем-то кабинете поплакаться. Он видел, как это проделывали другие. Человек понахрапистее мог добиться своего и подняться на ступеньку-другую выше. Уж на Бейзила Джонсона в те дни можно было давить покрепче. Лэндон и сейчас следил за его карьерой по газетам. Бейзил нынче ставит в Голливуде телесериалы, снимает знаменитостей. Это большой бизнес, зарабатывает он, соответственно, большие деньги, живет в Шерман Оукс вместе с другими беженцами с «Си-би-си», перед завтраком плавает в собственном бассейне. А он, Лэндон, тем временем сидит в Торонто, в своей лилипутской кухне, думает о том, как тает его банковский счет, и потягивает остывший кофе «Санка».

Скрип и постанывание лифта пробудило его от грез, он поднялся и подошел к окну в гостиной. Еще один каждодневный ритуал! Из подъезда его дома вышла Маргарет, спустилась по ступеням. Проходя под ним, она подняла голову и улыбнулась, а Лэндон со своего поста у окна послал ей на вытянутой руке воздушный поцелуй. Для соседей их роман пока оставался тайной, хотя он догадывался: кое-кто в их доме уже что-то унюхал. На подобной осмотрительности настаивала Маргарет — не дай бог, соседи заподозрят что-то дурное. Сам Лэндон не понимал: знают, не знают, какая разница? Маргарет все равно ни с кем в доме не поддерживала отношений, он знал только одного-двоих, и вообще сейчас каждый занят самим собой, кому до кого есть дело? Для людей одиноких это тяжело, но в условиях города, пожалуй, иначе и быть не может. Если хочешь панибратствовать с соседями, перебирайся в пригород. С другой стороны, она преподавала английский в школе, и всякие сплетни ей ни к чему. Нужно быть осторожным, настаивала Маргарет, и поэтому во время своих, не сказать чтобы редких, посещений первый час она всегда нервничала, была скованной — вдруг кто-то видел, как она проникла в запретную зону?