Современная китайская проза

Да, есть слабинки, вульгарен, зато работяга. Здоровый дух, не отстает от потока жизни. То говорит: довольно ворчать, то заявит такое, что и в уши не лезет. Но жил весело, оптимистично, рубил правду-матку не оглядываясь, точно испытывал при этом облегчение и удовлетворение. Ну а некоторые вчерашние, скажем, упущения — да, больно, а попробуй без боли оторвать омертвевшую кожу. И ужасно, и приятно — ужасно приятно! Чжан Цинь допил чай, подлил еще кипятку и с шумом выдул сразу полкружки.

— Ошпариться не боишься? — спросил Ли Чжэньчжун.

— Ошпариться? Да, можно. А, пустяки! Тут надо кое-что изменить, котел стоит слишком близко, воздух портит. Ну разве это дело?!

— Исправлять нам придется слишком многое! — задумчиво подхватил Ли Чжэньчжун. — Слушай, что происходит: столько сидим с тобой, а ты не закуриваешь?

— Курить? Давно забыл об этом! Лет двадцать еще протянуть надо, на модернизацию взглянуть! Во всем люблю последовательность. Отказаться от курева было нелегко, но уж раз бросил — ни единой затяжки, чтоб никакая контрольная комиссия не подкопалась! Ха-ха-ха… Оставляю вас, командир. — Чжан Цинь поднялся, белоснежным платком вытер потный затылок и уже совсем было шагнул прочь, но вдруг доверительно склонился к Ли Чжэньчжуну. — Вы сказали, старина Ли, что остановились в «Доблести»? А рядом, в Сююани, живет товарищ Юй Вэйлинь, знаете ее?

— Да-да, встречались когда-то в освобожденных районах, — кивнул тот.

Чжан Цинь вновь сел, лицо исказилось гримасой — то ли улыбнулся, то ли всплакнуть собрался.

— Помогите, прошу вас. Дело в том, что гостиничный комплекс, куда входит и парк Сююань, передан в нашу туристическую систему, а сестра Юй уперлась: останусь в Сююани, не желаю переселяться. Это же парк, туда билеты уже начали продавать, в доме, где она живет, предполагается сделать буфет, а она не дает. Государство в убытке, и немалом. Когда мы предложили ей переехать, она раскричалась, пошла жаловаться, что мы-де продаем родину иностранцам, стали маклерами капитализма да ревизионизма. Какие только ярлыки не сыпались!.. Может, намекнете ей? И по стажу, и по должности вы выше, чем она, намекнете, может, послушается…

— Так она, кажется, из этих мест? Почему же приходится в Сююани жить? Своего дома нет, что ли?

— В «культурную революцию» ее дом заняли, в семьдесят седьмом, вернувшись наконец в родные края, она подняла шум. Вы же ее знаете. Чуть что — сразу в бой: за должность, квалификационный разряд, машину, возможность подать доклад наверх, попасть в объектив телекамеры, на обед с иностранцами… Из-за своего дома принялась бомбардировать письмами ЦК, парткомы провинции и города, крайком, рыдала в кабинете первого секретаря, вот и поселили ее временно в Сююани. Она, конечно, была вне себя от восторга. Ей, оказывается, сначала предложили номер в «Доблести», но ее, видите ли, этаж не устроил, лифт ей противопоказан — какой-то метроптоз, а то и инфаркт грозит… Тогда ей дали на выбор пару домов, но оба не понравились… Ну ладно, ладно, — сменил тему Чжан Цинь, видимо заметив, как нахмурился Ли Чжэньчжун, — вы на отдыхе, не забивайте себе голову этими капризами. Ногу кулаком не перешибешь. Все решает ЦК партии, дом в Бэйдайхэ в семьдесят девятом передан уже управлению туризмом, появились новые «Положения»… Единственное, что меня беспокоит, — как бы эта дамочка себя не осрамила! В глазах партии!

И он торопливо пошел прочь. Ли Чжэньчжун заметил, что в другом углу чайной его ждали двое — видимо, подчиненные. Так что здесь Чжан Цинь появился, конечно, не ради кружечки чая Драконова колодца. Ох уж этот разлюбезный «универсал», суетный, не раз обруганный, — почти час отдал беседе со мной. Старая боевая дружба — что выдержанное вино: чем дольше стоит, тем крепче становится!

Но что произошло с Юй Вэйлинь? В те давние времена, кажется, не была такой взбалмошной, напористой, сверх меры энергичной? Видимо, переменилась.

И он покачал головой, не слишком веря в это.

Порыв ветра принес аромат свежей листвы и пение птиц. Да, постарел он, сник — столько времени не обращал внимания на склоны, поросшие тихим леском. Когда голова бывала забита мыслями, когда его занимали дела или беседы, он всегда забывал, где он, что с ним. Сидит тут бог знает сколько, но ни бодрящий дух листьев, ни сладкое пение птах не дошли до его сознания.

Покачивая головой, он прикрыл глаза — и ощутил страшную усталость. Чжан Цинь вернул его к воспоминаниям, к привычной энергии, к суете. К духу хлопотливой, беспокойной, суматошной жизни. Полной противоречий и обид, упреков и распрей. Устремленной к новому и постоянно создающей это новое. Вот покинул он передовую, отправился подремонтировать бренное тело, в сущности, в преклонные уже годы удалился на покой, к птичьему пению и лесным ароматам, горной красе и к глади озера, а не отгородиться от партийных забот, от жизни народа, от треволнений бытия!

VII