Современная китайская проза

Он смешался с толпой спортсменов — игроков одной команды не различишь, разве что по номеру. Бывает, что два человека похожи друг на друга как две капли воды, но стоит им заговорить — и каждый самим собой становится. Простой слесарь, а шайбу гоняет. Когда же он успел выучиться? Еще в школе. Рос без матери, кто же ему купил коньки? Где же он? Теперь не узнаешь. Наверное, тот, кто быстрее всех бегает, как олень…

— Цзэн Чу! — крикнула Циньцинь. Но голос ее потонул в общем шуме, и она смутилась, покраснела.

Олень поскакал по льду, и шайба застучала звонко, как бронзовый колокольчик на его рогах.

— Циньцинь! — раздался отчаянный голос, и вместо бегущего оленя появился Фу Юньсян. — Циньцинь!

Он кричал так, словно произошло землетрясение. Ей в голову не могло прийти, что он найдет ее здесь. Видно, обежал весь город. Вид у него был жалкий: без шапки, уши красные от мороза, на редких усах сосульки…

— Ты… — Он не мог говорить, задыхался, губы дрожали.

Она смутилась и невольно опустила глаза, ей стало стыдно. Он никогда не сделал ей ничего дурного, почему же она с ним так поступила? Ведь все равно конец будет один, зачем же она убежала из фотографии? Зачем заставила его метаться по городу, мерзнуть, искать ее, волноваться?

— Пойдем! — зарычал он, словно разъяренный медведь.

Она огляделась, отошла от бортика. Ей не хотелось, чтобы их видели. В это время снова раздался восторженный рев: матч кончился. Кто выиграл: красные или голубые? Конечно, голубые. Ведь он голубой.

— Пойдем! — Он грубо схватил ее за руку. Мимо пробегали возбужденные болельщики, и Циньцинь все время оглядывалась, опасаясь, как бы Цзэн Чу ее не заметил.

— Ну почему ты так сделала, скажи? — Фу Юньсян стучал зубами от холода.

Он не может выйти так быстро, ему еще надо переодеться, надеть свою черную промасленную куртку.

— Скажи — почему?..

Стоять здесь нельзя, никак нельзя. Черная куртка…

— Пойдешь или нет? — заорал Фу Юньсян грубо, с угрозой в голосе и своей громадной кистью так стиснул ей руку, что она пальцем пошевельнуть не могла. Циньцинь еще раз огляделась по сторонам и послушно пошла за Фу Юньсяном.

На трамвайной остановке было полно народу: как раз кончилась смена.

— Отпусти, я сама пойду. — Циньцинь вырвала руку.

Фу Юньсян прислонился к стволу облетелого вяза и молчал в изнеможении. Ей вдруг стало его жаль. Сейчас он скажет: «Я тебя люблю, ты же знаешь». Он ее любит, а она его нет. Надо было давно ему об этом сказать, а она зачем-то тянула. Неожиданно для нее Фу Юньсян зло произнес:

— Ты обманула меня! — И губы у него задрожали.

Он сказал «обманула», а не «я люблю тебя». Если бы он сказал «я люблю», она расплакалась бы и, кто знает, может быть, смирилась бы со своей участью. Нет, не смирилась бы…

— Скажи мне наконец, почему, ну почему? — без конца повторял он. Было темно, свистел ветер, он прикрыл руками красные от мороза уши.

Подошел трамвай, и толпа ринулась на штурм. Он тоже подался вперед, но не стал садиться в вагон, а вернулся и уже более мягко спросил:

— Скажи откровенно: ты убежала потому, что живот схватило?

— Нет.

— Тогда… знакомого встретила?

— Нет.

— Или… опять забыла блокнот на занятиях?

— Нет! — сердито выкрикнула она. — Нет!

Она кричала так громко, что на них стали оглядываться. Кто-то, темной тенью маячивший под фонарем, направился было к ним, хотел подойти, но, видно, раздумал и вернулся.

— Так почему же? — Фу Юньсян тяжело дышал, не переставая тереть уши. — Что я скажу родителям? Друзьям?

— Почему, почему? Ты что, до сих пор ничего не понял? — Циньцинь с трудом сдерживала ярость. — Потому что ничего не будет, вот почему. Я с самого начала не хотела идти в фотографию. Я вообще ничего не хочу!

— Не хочешь надевать фату и фотографироваться, так бы и сказала. Это вовсе не обязательно, но зачем издеваться над человеком?..

— Я замуж за тебя не хочу! — резко оборвала его Циньцинь и вздохнула: — И никогда не хотела!

— Чего ты раскапризничалась? Шутить вздумала? — мрачно спросил Фу Юньсян. — Наконец-то высказалась! Не иначе как у тебя нервное расстройство!

— Пусти меня! Оставь! — Циньцинь заплакала, закрыв лицо руками. — Я не хочу тебя видеть, лучше умру, чем выйду за тебя!..

Фу Юньсян обомлел, даже рот разинул, а потом закричал:

— Бесстыжая, Паучиха! Знаю я тебя! С каждым крутишь, чтобы в паутине своей запутать.

Паутина? Почему паутина? Впрочем, не только паук вьет паутину, человек тоже. Только паук вьет ее, чтобы раздобыть себе пропитание, а человек — чтобы устроить гнездышко. А Циньцинь родом из тайги и вьет паутину для кокона, чтобы скрыл ее сердце, пока из него не вылетит прекрасная бабочка. Но Фу Юньсяну этого никогда не понять, никогда!

— Паутина? — насмехалась над ним она. — Да, мне нужна паутина, много паутины, я свяжу из нее шестнадцать одеял, себе в приданое!

— Психопатка!

Подошел трамвай. Человек под фонарем продолжал неподвижно стоять.

— Поехали? — Он легонько подтолкнул ее.

— А еще я свяжу из паутины тридцать наволочек!

— Поехали! Не поедешь, так я…