Современная культура и Православие

Однако, памятуя Евангельские обетования о катастрофическом конце истории, христиане хранят в сердце слова Христа: Итак бодрствуйте. Бодрствовать для христианина - это и значит творить волю Божию. Это и значит собирать со Христом: Ибо кто не собирает со Мною, тот расточает, - собирать во Христе самого себя, собирать ближних, собирать мир. Это и значит - творить. "Своеволие же - есть начало расточающее" (Прот. Г. Флоровский).

Можно сказать, что семьдесят лет большевизма хотя и не одолели Церковь Христову, но уничтожили в России православную культуру. Только сейчас она едва-едва начинает возрождаться. Вновь возрождаются монастыри, поднимаются из руин храмы, открываются православные учебные заведения, издательства, газеты, журналы. 80-90-е годы отмечены приходом к Церкви интеллигенции, в том числе интеллигенции творческой. В связи с этим вопрос об отношении Православия и творчества, Церкви и культуры становится особенно актуальным.

Вопрос этот порой затуманивается двумя противоречивыми тенденциями. Первая состоит в непреодоленном интеллигентским сознанием культе творчества, оформленного, в частности, мыслителями и поэтами Серебряного века. Это то наследие, о котором мы говорим в главе "Интеллигенция и Церковь".

Вторую тенденцию можно было бы назвать "околоцерковным народничеством": это вера в то, что в Церковь можно прийти только через отказ от культуры и творчества, через опрощение. Как точно подметил протоиерей Георгий Флоровский, "до сих пор слишком многим некое народничество представляется необходимым стилем истового православия. "Вера угольщика" или старой нянюшки, или неграмотной богомолки принимается и выдается за самый надежный образец или мерило... Ради благочестия принято теперь говорить о вере каким-то поддельным, мнимо народным, жалостным языком. Это самый опасный вид обскурантизма, в него часто впадают кающиеся интеллигенты. Православие в таком истолковании часто обращается почти что в назидательный фольклор... И не возвращение к народу, в первобытную цельность и простоту, скорее строгий аскетический искус есть единственный путь подлинного воцерковления...И не возвращение к родному примитиву, скорее выход в историю, присвоение вселенских и кафолических преданий..." [163].

Действительно, мы сталкиваемся и поныне с этими двумя мифами: один уверяет нас в том, что творчество спасительно само по себе, другой - обнаруживает в творчестве только искушение, нечистоту, грех, избежать который можно лишь отказавшись от всякого творчества. Стойкие приверженцы обскурантистского взгляда невольно впадают в манихейство. Не то чтобы творчество было вовсе свободно от греха, но оно не свободно именно в той мере, в какой не свободно от него любое человеческое бытие, любое человеческое проявление: будь то любовь, молитва и даже самопожертвование - плевелы, засеянные лукавым, возросли повсюду, а безгрешен лишь один Господь.

Очевидно и то, что страх перед культурой и творчеством имеет свои основания: "творческие" люди обнаруживают себя как горделивые, страстные и приверженные грехам. Но, во-первых, вовсе не факт, что именно творчество делает их таковыми. Во-вторых, творческая энергия иссякает именно в грешном человеке, и мы нередко оказываемся свидетелями утраты человеком своего таланта. В-третьих, большой вопрос, не являются ли сами обскуранты, отказавшиеся и от культуры, и от личного подвига творчества, не менее горделивыми, страстными и приверженными грехам? Известно, что предмет гордости вовсе не обуславливается своей ценностью: гордиться можно и своим невежеством, и своей глупостью, и даже своим грехом.

Дар творчества дан нам изначально, преумножение его вписано в сам замысел Божий о человеке, но дело самого человека, каким образом этим даром распоряжаться. Притча о зарытом таланте не позволяет от него отказаться даже из самых благих побуждений: "от греха подальше".

Дар творчества есть именно дар - то, что не добыто, не оплачено и не нажито человеком. Полнота этого осознания явлена в совершенном смирении человека - в святости. Путь принятия и преумножения дара лежит через Церковь. Пределы этого дара безграничны: ибо не мерою дает Бог Духа(Ин. 3, 34). Благословение Иисуса Христа, отверзающего уста гугнивому, раскрывающего очи слепорожденному, поднимающего с постели расслабленного, воскрешающего мертвого и преумножающего хлеба так, что ели, насытились, и еще осталось, дает не мерою, но столько, сколько сам человек может принять и вместить.