Современная культура и Православие

"Ты бо... от не сущих во еже быти приведый всяческая, твоею державою содержиши тварь, и Твоим Промыслом строиши мир: ты от четырьми стихий тварь сочинивый, четырьми времены круг лета венчал еси..."

"Владыко Господи Боже наш, иже Образом Твоим почтивый человека, от души словесныя и тела благолепнаго устроивый его, яко да тело служит словесной души: главу убо на высочайших положивый, и в ней множайшия чувств водрузивый, незапинающие друг другу... и вся уды его потребно насадивый, да всеми благодарит Тя Изряднохудожника..."

Литургическое богословие оплакивает человека в чине погребения такими словами: "Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду... по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида". Но и сама материя, по слову псевдо-Дионисия Ареопагита, "получив бытие от Истинной Красоты, сохраняет через все свое материальное устроение некие следы духовного благообразия, через посредство ее можно подняться до нематериальных прообразов мира". Преподобный Симеон Новый Богослов (XI в.) свидетельствует, что внутри тварей "остался тот невещественный свет, непричастный ничего из этого мира" [132] .

Поэтому в человеке пребывает, по словам святителя Василия Великого (IV в.), "вожделение Красоты", потребность соединения и причастия ей, чаянье преображения, стремление к святости: "Люди по природе желают прекрасного, в собственном же смысле прекрасно... благое, а благо - Бог" [133] . Творческое делание человека состоит в том, чтобы дать этим высшим вожделениям и потребностям насытиться, стремлениям осуществиться, то есть по своей свободной воле предать всего себя в волю Божью и воплотить Божественный замысел о себе самом.

Противоречит ли смирение творчеству?

Седьмой Вселенский Собор (787 г.), принявший догмат иконопочитания, засвидетельствовал о той высоте догматической важности, на которую может быть возведено человеческое творчество и культура.

Смысл его сводится к двум положениям:

Обожение человека подразумевает и безусловную ценность его деятельности, и деятельности художественной по преимуществу (недаром святые отцы называли искусство молитвенного "умного делания" художеством, а исихастов - "художниками умного делания").Безусловная ценность культуры и искусства предопределена идеей "воплощения, воплощаемости и воплощенности Абсолютного Смысла Бытия" [134] .

Непреложность богословских положений христианства о безусловной ценности человеческого творчества и культуры с новой силой ставит вопрос о смирении и послушании человека-творца, вопрос, который тем не менее сделался камнем преткновения как для мыслителей новой религиозной мысли, так и для обывателей, пытающихся судить о творческом процессе извне.

Начнем с того, что сама свободная воля не есть плод нашего свободного выбора: мы не давали согласия или несогласия на приятие этого тяжкого и блаженного дара. Мы получили его как данность и приняли как послушание. То же относится и к дару творчества. Мы вольны закопать свой талант, но нам не дана власть освободиться от него. На такого же рода послушание мы обречены в причастии к падшей Адамовой природе, в наследовании генетических особенностей наших предков, в приятии того временного, географического и социального положения, в котором мы оказываемся по своему рождению. Мы не вольны в выборе замысла Творца о нашей душе, в путях Промысла о нашей жизни. Таким образом человек, коль скоро он не есть некое обособленное самодостаточное существо, так или иначе существует в системе этих "послушаний".

Это, однако, вовсе не противоречит его свободной воле. Ибо Адам и Ева были свободны не слушать лукавого райского змея, но внимать лишь словам своего Господа. Тем не менее Ева поначалу прислушалась к речам соблазнителя, а потом приняла их на веру и послушалась их. Можно сказать, что змей прельстил нашу праматерь идеей автономной красоты и добра. И она искренне сочла ее за истину, усомнившись в своем Творце. Но и Адам, поставленный над ней Создателем, принял без тени сомнения (послушно) ее свидетельство, несмотря на то, что оно противоречило Божьему запрету.