Современная наука и философия: Пути фундаментальных исследований и перспективы философии

Наука второй половины XX века впитала из обоих своих истоков – теории относительности и квантовой механики – оба метода такого перехода: и включение определенных систем отсчета, и переход от волнового определения сопряженных переменных к корпускулярному. Тем самым слились макроскопическая картина и микроскопическая (даже ультрамикроскопическая), относящаяся к локальным элементам бытия.

С развитием науки менялось и понятие ошибочности, отступления от истины, и отношение к таким отступлениям. Для средневековья характерно сближение ошибочности и ереси. Оценка истины и заблуждения принимала форму официальной канонизации и апологии для первой и анафемы для другой. Истина и заблуждение казались необходимои нивелировкой личности в первом случае, ее греховной автономией – во втором. В эпоху Возрождения истина и заблуждение, оставаясь связанными с человеком, поменялись ролями: канонизированная истина казалась ошибкой, заблуждением, грехом против Разума, а знание, свидетельствующее об автономии личности, представлялось истиной. Разумеется, речь идет только об одной тенденции, встречалось и немало противоположных. Но такая тенденция была характерной, отличавшей стиль оценочных суждений в XV– XVI веках от прошлого.

В XVII– XVIII веках и картезианство, и ньютонианство опирались на идею единственной, однозначно определенной истины. Соответственно по отношению к ошибке возможна была только одна реакция: ее отбрасывали с порога, причем картезианцы, как уже отмечалось, отбрасывая чуждые им взгляды как ошибочные, ссылались на априорные аргументы, а ньютонианцы на эксперимент. В XIX веке положение изменилось. Мир, а также и истина оказались гетерогенными, и ошибочные утверждения чаще всего состояли в распространении специфических закономерностей одного ряда явлений на другой ряд, т. е. в забвении несводимости, специфики главной формы движения или же, напротив, в игнорировании побочной формы движения, того, что связывает различные ряды явлений. Таковы были, например, виталистические взгляды. Элементарные ошибки все в большей степени уходили в прошлое, а вернее, становились кратковременными заблуждениями. Точность эксперимента росла относительно быстро, и сама экспериментальная деятельность приобретала все более непрерывный характер, поэтому уточнения результатов приходилось ждать недолго. Принципиальные ошибки вызывали длительные дискуссии, но и здесь рано или поздно появлялись решающие эксперименты, которые однозначно разрешали проблему.

В первой половине XX века акцент перешел на другой критерий научных поисков. Теория продольного сокращения, выдвинутая Лоренцем, не противоречила экспериментальным данным, но она не вытекала из более общих принципов, не обладала внутренним совершенством. Во второй половине столетия понятие ошибки в науке нередко становилось условным, ее ценность оказалась очень высокой.

Таким образом, начиная с XVII века и даже с Возрождения понятие научной ошибки весьма радикально трансформировалось. Найти ошибку все в большей степени означает определить область применимости концепции, ошибочно примененной вне этой области. Н. Винер как-то заметил, что проблема зла решается либо по пути, на котором зло представляется некоторым подобием энтропии, либо по пути манихейцев – зло персонифицируется, и ответственность за него приписывается некоему злому духу. Если со всеми необходимыми оговорками применить такое разделение к научной ошибке, то эволюция этого понятия идет от манихейской версии к первой, ошибка становится неотделимой от истины, ее даже можно в растущей степени сравнивать с вариациями, определяющими истинную кривую.

Конечно, такая тенденция не отменяет субъективных ошибок, экспериментальных и теоретических, связанных с неправильными общими позициями, и, наконец, случайных. Речь идет о том, что наряду с «броуновским движением» научной мысли происходит ее неуклонное приближение к объективной истине, и в этом смысле движение познания является и, несомненно, останется необратимым. В. И. Ленин характеризовал этот процесс, говоря о живом дереве истинного человеческого познания, на котором могут расти и пустоцветы, но которое тем не менее остается деревом абсолютного и объективного познания.

Ценность

Познание и действие