Современная нидерландская новелла

Но еще прежде, чем он сел за письмо, мы стали очевидцами потрясающего зрелища: из одного отверстия высунулась ложноножка, держащая шарик. Отступя несколько отверстий от первой, из тела высунулась вторая ложноножка, захватила шарик и снова втянулась внутрь. Хендрикс пробормотал что-то вроде «tractus diestivus»[4] и взмахнул рукой, но, кажется, и сам себя не убедил.

Я следил, не случится ли еще чего-нибудь, а Хендрикс строчил письмо Тейссе. Животное вело себя спокойно, даже покашляло, как человек. Если не считать того, что животное несколько раз ощупало верхней губой дно аквариума, на первых порах оно оставалось неподвижным, пока со всей ясностью не осознало, что происходит. Тогда оно высунуло язык, широко растянуло его и нахлобучило на свои глаза. Видимо, уснуло, так как поза его оставалась неизменной.

Письмо у Хендрикса вышло длинное и, следовательно, в конверте оказалось толстым.

— Ты не проводишь меня до почтового ящика? — спросил Хендрикс, разрумянившийся от огня, пылавшего в нем, когда он писал письмо.

Было уже поздно. Мы вместе шагали по ночному Рейссену. В тишине и глубоком покое шаги звучали гулко и значительно, и каждый, кто еще не смог заснуть, вероятно, внимательно прислушивался к ним, лежа в постели.

Ночное настроение нас не коснулось, мы все еще были полны впечатлений от увиденного странного животного.

— Я знаю, что Тейссе завтра же вечером будет у меня, — сказал Хендрикс, когда мы стояли у здания почты и он пытался сунуть в темную щель важное письмо.

Как вдруг он схватил меня за руку…

Мы оба внезапно пошатнулись, и дыхание у нас перехватило.

Из щели в облаке слабого света, при котором его было прекрасно видно и ночью, медленно выползло… такое же животное… или то же самое животное…

Оно сидело спокойно, словно никуда не спешило, закрывая доступ в почтовый ящик. Необходимости в этом не было: рука с письмом повисла, как парализованная. И не только рука, мы сами были полностью парализованы этой неожиданной встречей — и наши тела, и наши мысли. Главным вопросом было: из-за нас оно село здесь или нет?

— Я бы не опускал этого письма в почтовый ящик. — Низкий голос вывел нас из оцепенения, причем я так и не понял, кому этот голос принадлежал: мне или животному?

Я потащил Хендрикса за собой, в сторону дома.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он метров через сто, пытаясь вернуть себе хладнокровие ученого. — Неужели этих животных много?

Я покачал головой, словно желая сказать: «Не над тем голову ломаешь, ведь тут явно что-то назревает».

У площади Схилд настал мой черед схватить Хендрикса за руку.

Над нами находилось невиданное до сих пор небесное тело.

Если во сне или в воображении вы порою видите беспорядочно кружащиеся световые массы, тогда как на деле обычная звезда или планета движется по своей постоянной орбите и отклоняется от нее разве что на самую малость, вы представите себе и это.

Небесное тело пылало и имело определенную форму. Оно увеличивалось и приближалось к нам. И наконец, описав дугу, повисло над площадью. Отблеск его плясал на наших лицах, Рейссен стал желто-зеленым. Это был огненный меч. Мы посмотрели друг на друга с недоверием, и у каждого на миг мелькнула мысль: уж не пытался ли ты весь вечер слегка припудрить мне мозги?

Меч оставался на небе недолго, минут десять.

— Что-то такое происходит, — сказал теперь уже Хендрикс.

Я вместе с ним вошел в его дом. Аквариум был пуст.

Придя к себе, я первым делом поставил под мышку градусник. Тридцать семь и три — стало быть, я не бредил.

Тщательно осмотрев все закоулки своей комнаты, я выглянул в окно, чтобы убедиться, все ли на небе в порядке, а затем лег в кровать и предался размышлениям, в результате которых в конце концов спокойно заснул.

А результат размышлений был таков: спокойствие, обретаемое нами благодаря вере в незыблемость законов природы, мы воспринимаем как непременное условие жизни, и то, что якобы противоречит этим законам, пугает нас. Но все наше спокойствие, вся наша вера основаны исключительно на опыте последней тысячи лет.

Представим себе, что существуют силы, более могущественные, чем законы природы, и способные подчинить себе эти законы, такие, например, как трансфизические силы. Что значит тысяча лет в жизни столь могучих сил? Одно мгновение. Когда, прервав свою деятельность, они переводят дух, проходит как раз тысяча лет. И разве нельзя предположить, что мы жили до сих пор в момент покоя, что наша наука возникла, так сказать, в период молчания? И что теперь этот период подошел к концу? Сколько легенд и сказаний сложено о таких вот силах и разве не хранится в глубине наших душ воспоминание о них? Да, наша вера в постоянство текущих процессов покоится на ненадежной основе.

С твердым намерением ничему более не удивляться, даже если завтра произойдут самые невероятные события, я повернулся на другой бок и заснул.