— Что ты об этом можешь знать, — парирует он спокойно. Она уничтожена. Ей не переступить границ своего мирка. Действительно, что может знать женщина о мужчине? Закабаленный о свободном? За порогом дома начинается огромный мир. Каждое утро он отправляется туда и возвращается только к вечеру.
— Я делал все возможное, чтобы как-то приспособиться к тебе, научиться принимать тебя такой, как ты есть, — ради нас самих и ради детей. Но, честно говоря, я давно махнул на этой рукой.
Она продолжает следить взглядом за ногами, шагающими туда-сюда, туда-сюда, следит молча, испуганно и покорно.
Он останавливается:
— Мы должны постараться устроить все как можно разумнее. Что касается Эрлинга, то он, я полагаю, останется со мной. Мальчику уже пятнадцать.
Слова вонзаются в нее, как ножи. Эрлинг, ее первенец, ее большой мальчик.
Они больше не говорят. Как чужую, оглядывают комнату, в которой прожили столько лет. Тайное стало явным — и иными стали все обличья.
Пока это лежало под спудом, их, несмотря ни на что, соединяли тысячи нитей. Живая ткань совместных усилий повседневности.
Теперь ткань порвана, в клочки. Они тянут за нитки, как за обнаженные нервы. «Герту придется бросить скрипку», — думает она, и огорчение мальчика мучает ее, грызет. Она думает о вещах мужа, его белье. Придется время от времени брать все домой, приводить в порядок. Чужие разве сделают как надо? Завернет в пакет… и надо будет отослать, отослать ему… И белье Эрлинга. Ей хочется громко закричать.
«В поход с ними уже не пойдешь, — думает он. — Ничего не выйдет, много будет лишних расходов». А перед глазами — четыре разочарованных детских лица.
Щемящее чувство бессилия поднимается в них обоих. Будто внезапно пробудившись, видит она, как он устал и постарел. Сутулость, редкие волосы, напряженный взгляд — отметины выматывающих серых будней. А за всем этим видит она нечто такое, чего, кажется, не замечала прежде. Мальчишку, никогда не умирающего в мужчине, всегда, в любом возрасте нуждающегося в заботе. И она вспоминает, что и зимнее ее пальто, и зеленая шляпка были когда-то довольно красивыми и даже довольно дорогими вещами.
Он же, молча вышагивающий по комнате, замечает вдруг, какая поникшая она сидит — живая тень прошлого. Но замечает это по-другому, без раздражения, с нежностью. И думает, что ведь, в сущности, она всегда со всем замечательно управлялась. И держалась мужественно.
Робкое желание, призрак желания возникает в ней на мгновение: погладить его по волосам, прислониться головой к плечу, как когда-то. И кажется, сделай она это — и все развеется как дым, все снова будет хорошо. И в него прокрадывается это смутное: обнять ее, взять за подбородок, приблизить ее лицо к своему, как когда-то. А потом — вместе, опять вместе.
Наверху скрипит кровать.
Будто нечаянно, их глаза встречаются, и каждый видит во взгляде другого что-то одинокое и беззащитное. Но ни один из них не знает выхода из случившегося. Они научились таиться друг от друга, молчать, громко выкрикивать обидные слова или же говорить холодно и язвительно о неважном. Стараться же понять — нет. Быть откровенным, честным — нет.
— Ну что ж, — говорит он, складывая газету. — Значит, договорились. Как я уже сказал, я завтра же… Спать я буду сегодня на диване…
— Как хочешь, — отвечает она без выражения.
Какую-то секунду они смотрят друг другу прямо в глаза — смущенно и испуганно.
АКСЕЛЬ САНДЕМУСЕ
Рождество мстителя
Когда они поженились, ей было двадцать лет, а ему сорок. Такое сочетание в наши дни стало редкостью. Но сто лет назад это был рядовой случай, и не исключено, что сто пятьдесят лет назад жены были на тридцать лет моложе мужей. Подобные перемены доказывают, что человечество становится мудрее и разумнее.
Юсеф Конрадсен больше уже не сорокалетний юнец. Они с Аннелизой прожили в браке три года. Когда они расстались, ему было сорок три, а ей двадцать три. Запомните эти цифры, они играют важную роль в этой, к сожалению, вполне достоверной истории. В течение тридцати семи лет после развода (будем называть это разводом) они ни разу не виделись. Аннелиза сбежала в Миннесоту с каким-то мошенником из банка, и Юсеф Конрадсен не находил себе места от стыда и злости. Так обстояло дело с Конрадсеном. Как было с Аннелизой, никто не знает, потому и нет возможности осветить этот вопрос.
Юсеф Конрадсен ненавидел Аннелизу, как только может ненавидеть пожилой мужчина, обманутый молодой женой. И его ненависть не угасала, потому что он никак не мог забыть Аннелизу. Сбежав с ловким банковским дельцом, она оставила своего супруга, который был на двадцать лет старше ее, раздираемого ненавистью, стыдом, уязвленным самолюбием, ревностью, опустошительной любовью и бессильной яростью.