Современная новелла Китая

Она рассказала про большой фестиваль и все остальное, а про жилищный вопрос умолчала — чтобы не слишком было похоже на «материальное стимулирование».

Яо Дахуан страшно разволновался — ведь это же тот самый случай, который поможет осуществить его грандиозный план. Насколько грандиозный, не ему, конечно, судить, но вынашивал его Яо три года.

Он задумал перестроить традиционную драматургию, используя ее преимущества — сочетание пения с танцем. Приблизить театр к народной драме, сделать действие проще по форме и динамичнее, что отвечало бы духу времени. Текст станет емким и лаконичным, будет звучать как стихи. А там, когда сольются в единое целое стихи, песня и танец, посмотрим, что предпочтет молодежь — глубину мысли и изящество или же телевизор.

Фань Бичжэнь даже в ладоши захлопала от радости — так ей это понравилось.

— А о чем будет пьеса?

И об этом старый драматург подумал. В пьесе есть и пение, и танцы, поэтому Яо решил заново пересказать историю Си Ши[32] — она ведь и пела замечательно, и танцевать была мастерица. Его героиня не будет стереотипной. Си Ши предстанет как живое воплощение красоты, и именно от этого все ее несчастья, страдания и позор. Это будет трагедия прекрасного. Не просто история о том, как величайшая красавица древности утопилась, а подлинная трагедия, рассказывающая, как уродство и зло губят прекрасное. Ведь в настоящей трагедии — Яо Дахуан где-то об этом читал, — в настоящей трагедии гибель прекрасного должна вызвать у зрителя гнев, возмущение против всего отвратительного, должна заставить его самого искать красоту. Не думайте, что старик дальше своего носа не видит, в теории искусства он кое-что смыслит!

Фань Бичжэнь пока не разбирается в этих тонкостях, ну да ничего, ведь он по-прежнему ее наставник, а она — послушная ученица.

— Поскорее пишите эту пьесу, учитель, а я уж постараюсь, чтобы она попала на сцену!

В этот раз Яо решил показать все, на что способен. Он писал пьесы всю жизнь, зачастую не вникая в смысл написанного. Словно чужая рука водила его кистью. Во времена «культурной революции» все было распределено: руководство дает идею, массы — жизнь, писатель — свою кисть. Голова и кисть тогда существовали порознь, теперь же их надо соединить — ведь в начальниках Фань Бичжэнь! — и он наконец-то напишет такую пьесу, какую сам хочет. Напишет — и подарит людям.

С этого дня ночи напролет в его окнах горел свет. Жители улицы Трех гор не слышали больше, чтобы старый Яо напевал, и очень редко видели его на улице. А если случайно встречали, когда он бежал за сигаретами, здоровались, заговаривали с ним, он не слышал, не видел, молча шел дальше, наталкиваясь на велосипедистов. Все это беспокоило людей, и они спрашивали его жену:

— Что с вашим стариком, уж не заболел ли?

Но старая Яо спокойно отвечала:

— Ну как вы не понимаете — он увлечен творческим процессом!

— Ах вот оно что! Только уж очень его увлекло, со стороны поглядишь — вроде как не в себе.

— Так ведь говорят — в театр ходят тронутые, на сцене играют психи, а у тех, кто пьесы эти сочиняет, вообще мозги набекрень. Вот и мой старик тоже — вскочит вдруг среди ночи и что-то бормочет себе под нос! Только за весь век ничего себе не набормотал — ютимся до сих пор в тесноте.

— Вы уж будьте покойны! По радио теперь только и слышно, что интеллигенция да интеллигенция — рано или поздно и о вас вспомнят.

Яо Дахуан трудился изо всех своих старческих сил, а Фань Бичжэнь взяла на себя заботу о нем. Она просила мать покупать каждый день что-нибудь вкусненькое и угощала Яо — тому не много надо было. Если же ей дарили хорошее вино или сигареты, она не отказывалась, как раньше, отдавала все старику.

Она следила, чтобы в доме громко не разговаривали и не топали по лестнице. Телевизор внезапно сломался, и после ужина все сразу ложились спать.

Двенадцать окошек затихли, затаились. Казалось, что в доме никого нет, и только вечером и глубоко за полночь сиротливо горела в окне одинокая лампа да в тишине слышно было, как тихонько кашляет старик Яо.

Начальник Ван пристально смотрит на календарь: скоро фестиваль, а о подготовке ни слуху ни духу.

— Как продвигаются наши дела? — поднимает он глаза на Фань Бичжэнь. — Времени мало.

— Все в порядке. Яо Дахуан работает день и ночь.

— Это хорошо. — Начальник снова заглядывает в календарь. — На среду на вторую половину для назначим собрание — пусть Яо отчитается о своей работе. Пригласим специалистов — послушаем, выскажутся.

— Да ну, зачем отвлекать человека? — попробовала отмахнуться Фань Бичжэнь. — Он же еще не закончил! Вот как отпечатают текст, тогда и соберемся.

— Послушай, Бичжэнь, — со вздохом сказал начальник. — Как на сцене играть, ты, конечно же, знаешь лучше меня… Я не сомневаюсь, что Яо Дахуан пьесу напишет — для него это сущий пустяк. Дело в том, что он забывает о политике, сочиняет вслепую, не зная обстановки. Чтобы все не испортить, надо его работу держать под контролем, и поверь, я это знаю по опыту.