Монархия в этих условиях служит классовому господству буржуазии. Однако антиподом империи, по Марксу, является отнюдь не национальное государство, а коммуна. Маркс обратил большее внимание на эту проблему под влиянием событий 1871 г., и в частности, Парижской коммуны. Однако в работе «Гражданская война во Франции» проблеме национального государства внимание уделяется также лишь опосредованно, в центре исследования — взаимоотношения между Французской империей и коммуной (по Марксу — первый в истории пример диктатуры пролетариата). Единство нации не только не должно уничтожиться, но, наоборот, организоваться конституцией коммуны, при этом государственная власть, претендовавшая на то, что воплощает единство и стоит над нацией, разрушается. В то же время единство нации подлежало не уничтожению, а, напротив, организации посредством коммунального устройства, считал К. Маркс. Оно должно было стать действительностью посредством уничтожения той государственной власти, которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над ней стоящей. Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, претендующей на то, чтобы стоять над обществом, и в конечном итоге передать эти функции ответственным слугам общества. Тем самым коммуна призвана перехватить у государства функцию обеспечения единства нации. Это положение имело немаловажное значение для национально-государственного строительства в СССР. Проблема национально-государственного развития была также затронута «классиками» марксизма в контексте проблемы самоопределения наций. В период Великой французской революции был
Мы уже подчеркивали выше, что «классики» марксизма выступали за крупные государства и, соответственно, отнюдь не ратовали за беспредельное дробление территорий, считая, что условия для развития капитализма и сопутствующих социальных процессов требуют относительно большой территории. Так, Ф. Энгельс подчеркнул различие в отношении к «большим и четко определенным историческим нациям Европы» (Италии, Польши, Германии и Венгрии), чьи национальные устремления поддерживались всеми европейскими демократами, и отношением к национальному самоопределению «многочисленных мелких остатков тех народов, которые фигурировали более или менее продолжительное время на арене истории, но затем были превращены в составную часть той или иной более мощной нации» (сербы, хорваты, русины, словаки, чехи и др., которые были орудием или выдумкой российских «панславистов») и чьи требования ни в коем случае не стоило поощрять[273]
.В эпоху Маркса — Энгельса либеральная идеализация малых национальностей еще не имела место (это явление возникло существенно позднее). Например, такой либеральный политический мыслитель, как Джон Стюарт Милль, также отнюдь не проявлял сочувствия требованиям малых национальностей[274]
. Таким образом, в этом отношении «классики» марксизма мыслили вполне в духе своего времени. Например, им принадлежит оценка восточнославянских народов как «народов без истории», т.е. народов, «которые были неспособны сформировать собственные сильные государства в прошлом, и у них нет поэтому, по мнению Энгельса, силы для достижения национальной независимости в будущем»[275]. Оговоримся, что идея «народов без истории» была вдохновлена не расовыми, а политическими оценками (т.е. народов без автономных государственных институтов). Маркс и Энгельс были сторонниками процессов бюрократической централизации, поскольку они усиливали государственную власть, но признавали, что централизация необязательно совпадает с национализацией и в еще меньшей степени с демократизацией.