Современная португальская новелла

— Сходи-ка лучше за другой животиной, дядюшка Клету, — посоветовал один из пастухов.

Клету еще раз было попытался поставить мерина на ноги, понукал его, бил палкою. Но животное не двигалось, глаза запали, подернулись туманною пленкою.

Клету наподдал в последний раз по загривку и, проклиная все на свете, начал сызнова снимать поклажу. Потом, отдуваясь, заспешил назад в деревню за ослом, оставив мерина в окружении собак, которые, высунувши языки, подлизывали молоко.

Когда Клету возвратился с ослом, мерин, уж на ногах, пощипывал мирно придорожную траву. Сам не зная зачем — то ли из сострадания, то ли на всякий случай, а вдруг сгодится на что, — он прихватил мерина с собой.

Понурившись, прихрамывая, пощипывая на ходу вереск и молодые побеги, мерин добрел до конюшни, забился в стойло и проспал крепким сном всю ночь.

Рано утром заявился Клету и, не сказавши ни слова, потащил вьючную упряжь вместе с молочными бидонами во двор. Конь искоса поглядывал на эти приготовления и, как всегда, ожидал пинка, что его поднимал с подстилки. Но на сей раз хозяин даже не посмотрел в его сторону.

Животное привыкло к людским причудам, и поведение хозяина не удивило его. Мерин знал, что идти он не в силах, а инстинкт предвещал безделье и тихие радости. Сладко потянувшись, он устроился поудобнее на соломе, которая показалась ему в это утро, как никогда, мягкой, в особенности после долгого ночного отдыха и при воспоминании о том, как тяжко достается ему в пути.

Он все лежал в сладкой истоме, когда со двора донесся ослиный рев. Потом этот самодовольный рев глупого и здорового осла прозвучал еще раз и еще. Протекло несколько секунд, мерина разобрало любопытство, он поднялся и пошел посмотреть. Клету седлал осла, который накануне возил вместо мерина молоко, Жоана ласково подсовывала тому в пасть пучки клевера.

«Вот обжора-то», — подумал он про себя. Его снедала зависть при виде того, как осел, полузакрыв глаза, с наслаждением разжевывает эти пучки. Да это же настоящий грабеж! Разве этот клевер не предназначен ему? Не колеблясь, он выскочил, куснул осла и сунулся мордой в щедрые руки Жоаны. Но не тут-то было: Клету дважды отвесил ему со всего размаху по уху, и он, грустный и обиженный, вернулся в стойло.

Весь день мерин пробездельничал, пощипывал себе траву и дрок на пригорках, вокруг гонялись за мухами стаи птиц и совсем его не боялись. Довольный, с набитым брюхом, вернулся он под вечер к себе в стойло.

Клету было еще раз попробовал затянуть на нем подпругу — но то ли схитрив, то ли и вправду чувствуя слабость, он упал наземь, и никакие побои, никакие уговоры не смогли принудить его к прежней работе. С тех пор хозяин и не приставал больше к нему по утрам, позволял лодырничать, и, хотя в душу от косых его взглядов закрадывалось беспокойство, радости было куда больше. Теперь он мог пастись беспрепятственно где угодно — и вдоль дороги, и на берегу речушки, но он не разрешал себе уходить далеко от деревни, да и нарывы на суставах мешали. Когда благовестили к вечерне, он уж был в стойле, довольный, вспоминая вкус и запах сочной травы, благоухание вечера, и шкура на спине, казалось, меньше саднила.

Однажды на закате мальчишки прогнали его камнями далеко за пределы округи, он еле от них убежал на немощных своих, дрожащих ногах. Когда он добрался до деревни, коровы уже переминались перед кормушками. Конюшня оказалась закрыта, вокруг не было ни души. На всякий случай он обежал ее несколько раз и, не зная, что делать, остановился посреди двора, потом опять подошел к дверям и, низко опустив голову, стал ждать. Однако никто не явился, и он заржал. В его ржании — длилось оно, может, какое-то мгновенье — слышались мольба и призыв. Он заржал во второй раз, жалобней и протяжней. А потом и в третий; на долгое это и горестное его ржанье лишь откликнулась из соседской конюшни старая кобыла сеньора приора.

Он все продолжал ржать, но тщетно — никто не пришел; тогда от ярости и отчаяния он принялся рыть копытом землю. Никто не отозвался. Он попробовал стукнуть копытом в дверь, но та не поддалась. Все впустую. Он уже совсем обессилел, пал духом, как вдруг увидел, что к нему кто-то идет. По росту и походке он признал сына Клету и, навострив уши, тихим и благодарным голосом приветствовал его. Но негодный мальчишка огрел его по уху и отправился по ночной росе, поеживаясь от страха и холода, к людям спать.

На следующий день под вечер он увидел хозяина, тот возвращался из города, сидел верхом на осле среди пустых бидонов, в руке поводок. Мерин поспешил навстречу, и хозяин прочел в его влажных глазах успокоение и одновременно выражение жалостное и радостное. Клету слез с осла и, не желая портить радость встречи, дружелюбно похлопал мерина по крупу, почесал за ухом, сказал ему что-то, чего мерин не понял, но сердцем почуял, что хозяин сострадает к его скорби и одиночеству в этом мире. Он помирился с молочником и даже покорно побрел за ослом по направлению к дому. Ночь эту он провел что праведник, доволен собой и всем миром.