В а с и л е. Прости, пожалуйста, бога ради, прости.
П е т р е. Ничего, пустяки.
В а с и л е. Да…
Г е о р г е. Ты же говорил, что с осенью покончено.
В а с и л е. Здесь другое, Георге, здесь дело не в слове, а в состоянии…
И л я н а
В а с и л е. «…Рожден поток, что в наше сердце хлынул. Разбив…
И л я н а
В а с и л е. «…Безмолвие… Разбив безмолвие…»
И л я н а
В а с и л е. Иляна, не надо плакать, зачем ты плачешь, это же лучшее мое стихотворение, как я мог его забыть… «Разбив безмолвие… царившее, как бог…»
П е т р е. Смотри, у тебя опять льется из стакана.
В а с и л е. Извини, пожалуйста. Извините меня. Очень вас прошу.
С о ф ь я. Знаете что? У вас очень ясные и смелые глаза.
П у й к а. Какой позор! Это немыслимо, без пятна ты просто не можешь. Вот полюбуйся — новый костюм. Куртку отделал за неделю, а теперь и костюм замарал. Тебе нужен слюнявчик. Без него ты половину кладешь в рот, половину роняешь на пиджак.
И о н. Может, попробовать… бензином…
П у й к а. Какой, к черту, бензин! Это же подливка к далме — в ней и красный перец, и жир, и сметана.
И о н. Перец? В далме?
П у й к а. Надо же, он будет меня учить, как делается подливка!
И о н. Не то чтобы учить, но…
П у й к а. Где ты достанешь другой костюм? Как ты теперь будешь выглядеть, в чем ходить? Объясни мне, что будет?
И о н. Но ведь ничего не заметно…
П у й к а. Не заметно? Огромное пятно на самом видном месте, на лацкане, незаметно? И впиталось так, что хоть плачь, не выведешь, зубами не выгрызешь. Дай мне пиджак.
И о н. Как же я буду без пиджака?
П у й к а. Ничего, останешься в рубашке. Другие уже тоже разоблачились, даже генеральный директор. А я попробую вывести пятно тальком, может быть, найду на кухне тальк.
И о н. Ты же сказала, что даже зубами…
П у й к а. Ну так попробую, пущу в ход зубы. Твой лучший костюм! Три тысячи сто. Погубить за одну ночь! В жизни тебе теперь не видать костюм за три тысячи сто!
Г е о р г е. Где Софья? Ты не видел мою жену?
И о н. Ее здесь не было.
Г е о р г е. Как сквозь землю провалилась! Ты что это в таком виде, распарился?
М а р а. Можно я побуду с тобой?
И о н. Побудь. Я не людоед.
М а р а. Ты разгорячился?
И о н. Вино…
М а р а. Это правда?
И о н. То есть?
М а р а. Ты уверен, что вино, а не пятно? Наверху, на левом лацкане?
И о н. Откуда ты знаешь?
М а р а. С юности. У тебя всегда бывало пятно на этом месте.
И о н. Ну так и теперь, на том же самом.
М а р а. Ты остался большим ребенком. За это ты и нравился мне когда-то: ты умеешь быть и сильным и беззащитным. Если уж что-то задумаешь, горы свернешь. Но никак не можешь не посадить на себя пятно.
И о н. Почему ты оделась, как тогда? Как в последний наш вечер?
М а р а. Не знаю.
И о н. Мара, это бессмысленно. Все теперь бессмысленно. Что тогда было? Игра.
М а р а. Конечно, игра, мы были детьми.
И о н. У каждого своя жизнь, Мара.
М а р а. Безусловно. И мы счастливы.
В и к т о р. Вы не видели моего шофера? Ни его, ни машины. А я оставил в ней сигареты…
И о н. У меня то же чувство, что когда-то, в последний вечер. Чувство, что ты уйдешь. На этот раз, может быть, навсегда.
М а р а. Не надо было мне приходить. В этом нет никакого смысла. Зачем было приходить? Зачем видеть тебя снова?
И о н. Мара, теперь, когда я знаю, что не увижу тебя… много лет… может быть, никогда… я хочу тебе сказать, что… Я надеялся, что ты придешь и… объявление в газетах предназначалось для тебя. У меня были все адреса. А ты, зачем ты пошла к нашему каштану? Ведь это неправда, что ты «оказалась там случайно». Чтобы попасть туда с вокзала, надо сделать крюк в три километра.
М а р а. Когда я тебя увидела, мне пришлось вцепиться рукой в косяк двери, чтобы сдержаться и не повиснуть у тебя на шее…