Современная семья

Я обняла его, склонившись над ним, и мой живот прижался к его спине. Вот уже год мы не были так близки. «Я не спокойная, — прошептала я в его затылок, — просто это так нереально, что не могу поверить». — «Но это точно, да?» — спросил он, выпрямившись и показывая на три теста, которые я выложила на стол. На каждом из них были две четкие полоски. «Все три ведь не могут быть ложными?» — переспросил он снова. «Нет, не могут», — ответила я, не упомянув о том, что еще два с тем же результатом лежали в мусорном бачке в ванной. «Мне нужно в туалет», — сказала я Симену. За день я выпила столько воды, что до сих пор чувствовала, как она давит на низ живота, но теперь я могла, не обманывая себя, думать, что это связано с той маленькой жизнью, которая начинается во мне. Когда я вернулась из ванной, Симен все еще сидел за столом. «Это просто…» — начал он, взглянул на меня и остановился. Он помолчал, потом потянулся ко мне. «А я ведь уже не верил», — медленно проговорил Симен, сглатывая слезы. «Правда, Эллен, уже не верил», — повторил он. Я взяла его за руку, и он сжал мои пальцы. «Я вел себя паршиво, да?» Я покачала головой: «Конечно, нет. Я все понимаю».

Ночью я проснулась от резкой боли, еще в полусне вообразив, что рожаю, и собрала все свои силы, чтобы большой и крепкий ребенок мог выйти наружу, но в действительности мое тело отторгало эмбрион, сердце которого едва начало биться.

— Вас кто-то заберет? — спрашивает медсестра, окончив процедуру.

Мне кажется, я лежала здесь уже раз сто, настолько все стало привычным. Единственное, чем отличается сегодняшняя попытка, — рядом нет Си-мена. «Иди на свою встречу, — сказала я несколько дней назад. — Тут не будет ничего нового». — «Да, разумеется, но все же как-то странно отсутствовать в момент зачатия, как-то противоестественно, что ли», — возразил Симен. «Да здесь вообще все противоестественно, к тому же это не зачатие. — Я говорила все громче и ничего не могла с этим поделать. — Ты прекрасно знаешь, зачатие уже случилось, теперь они просто вставят это куда надо». Симен поднял руки, как будто защищаясь: «Окей, раз ты считаешь, что справишься одна…» И тут же, не дожидаясь моего ответа, переспросил: «Точно?» — «Да», — произнесла я, и это было правдой: все-таки лучше поехать одной, чем сознавать, что я требую от Симена участия в чем-то таком, что он больше не в состоянии выносить, что я с головой погрузила его в то, что было исключительно моей проблемой. Моим вызовом.

— Да-да, — лгу я медсестре. — За мной заедет муж. Выйдя из больницы, я щурюсь под майским солнцем в ожидании своего «Uber», смутно припоминая, как примерно в эти дни мы с подругами каждый год выбирались в первый раз выпить пива на свежем воздухе за столиками на Скоус-пласс; тогда у меня была масса времени и четкие жизненные приоритеты.

Добравшись до дома, — я ложусь на кровать таким образом, чтобы ноги были высоко подняты, опираясь на спинку изголовья. Знаю, что глупо, но ведь это не повредит; ничто не может мне повредить, кроме новой надежды.

Он оставил все свои вещи. Даже маленький кактус, с которым Симен не расставался с тех пор, как впервые стал жить отдельно от родителей, по-прежнему стоит на своем месте на подоконнике в кухне. Двумя пальцами я сжимаю крохотные белые колючки — жаль, что я почти не ощущаю сопротивления, они не причиняют боли. Впрочем, боль — вещь относительная, я поняла это в последние месяцы.

«Это не конец, — произнес Симен, — я так не говорю. Просто мне нужен глоток воздуха, я не могу дышать». — «Это метафора?» — тихо и подавленно спросила я. «Вообще-то нет, ночью я проснулся с учащенным дыханием». Неправда, всю эту ночь, как и прошлые в последние недели, я сама пролежала без сна. «Уйти — решение проблемы?» — спросила я. «Вовсе не решение, — закричал он, — не упрощай. Я делаю это для нас обоих». — «Нет, ты делаешь это не для меня, ты делаешь это со мной», — сказала я, опустив руки; мне было больше нечего терять. «А чего ты хочешь? Чтобы мы так и продолжали пилить друг друга, чтобы потом окончить, как твои родители?» Лучше уж так, подумала я, лучше иметь троих детей и семью, хотя бы будет что вспомнить.

Я замечаю, что на мне ничего нет. Я стою голая у кухонного окна, тыча средним и указательным пальцами в кактус, мне становится смешно при виде соседей напротив и еще смешнее оттого, что я голая стою с кактусом у окна и смеюсь. Затем смотрю на часы над столом: сейчас пять минут восьмого, через час мне надо быть на работе. В душе я слежу, как клочья волос друг за другом исчезают в сливе, пока смывается шампунь. Я представляю себе, как скажу Симену: «Единственным результатом гормональной терапии стало облысение». Мы будем сидеть на кухне и пить вино, и он будет смеяться так, как смеется, когда ему меня жалко, но в то же время ему нравится мой юмор. «Вместо ребенка ты получил лысую подружку, а это тоже кое-что», — скажу я.