Современная семья

Хедда тянет меня за руку, пытаясь усесться на грязный асфальт. Я поднимаю ее на ноги, Хедда хнычет и повисает у меня на руке, как маленькая обезьянка, даже плечу больно.

— Пусть идет. Слушай, давай поступим так, — говорит Олаф, удерживая Агнара за плечи и глядя ему прямо в глаза, — у тебя на все два часа. До трех. Это означает, что, если ты не попадешь внутрь к этому времени, тебе придется выйти из очереди. В три встречаемся в кафе. — Олаф машет рукой в ту сторону, куда пошли Хокон и Эллен.

Агнар кивает, он почти не в силах пошевелиться и боится взглянуть на меня, чтобы я ничего не испортила. Но мы с Олафом давно заключили практически нерушимый пакт о полном согласии друг с другом перед детьми, о последовательности и скоординированности наших усилий в воспитании, о принципах и границах, — так что и мне остается только кивнуть в ответ. Вообще-то я горжусь Агнаром, тем, с каким упорством и постоянством он занимается интересными ему вещами, о которых другие подростки и не задумываются. Жаль, что мама его не слышит.

Олаф смотрит, хватит ли у Агнара зарядки телефона, дает ему деньги, чтобы убрал в карман и не доставал, пока не подойдет к кассе, и предупреждает, чтобы каждые десять минут Агнар обязательно смотрел на часы — вот и проверим, готов ли он к свободе, которой постоянно добивается. Все понял?

— Каждые десять минут. Ровно в три. Деньги. В кафе. Вас понял, — повторяет Агнар и улыбается.

Добрая улыбка на мягком, доверчивом лице, просто мечта любого похитителя или педофила. Меня подташнивает от беспокойства. Агнар исчезает в толпе.

Олаф уводит Хедду на детскую площадку, а я бреду в направлении кафе, то и дело оборачиваясь, в надежде где-то там в хвосте очереди разглядеть Агиара. Не помню, какой я была в четырнадцать, но мне определенно не пришло бы в голову ходить одной по чужому городу.

Хокон и Эллен сидят на краю террасы с видом на Колизей. Симен предпочел как следует выспаться и встретиться с нами за обедом. Такой подход к отпуску немыслим для нашей семьи: нам обязательно надо куда-то пойти и чем-то заняться. «По-моему, отпуск нужен, чтобы отсыпаться», — сказал Симен вчера за ужином. Папа принужденно улыбнулся. Наверное, Симен и по выходным, даже в прекрасную погоду, спокойно сидит дома перед телевизором, — а для нас с Хоконом и Эллен это физически невыносимо. И теперь, хотя мы давно выросли, меня мучают угрызения совести, если в ясный день приходится заниматься чем-то другим, упуская хорошую погоду. К этому приучил нас папа, и его правило соблюдалось каждую солнечную субботу или воскресенье с тех пор, как мы появились на свет.

Хокон уже заказал бутылку красного вина, и я попросила официанта принести бокал для меня. Хокон хотел наполнить бокал Эллен, но она прикрыла его рукой.

— Я опять пью антибиотики, — пояснила Эллен.

В последнее время ее мучают инфекции мочевыводящих путей.

— Ты, наверное, вносишь большой вклад в формирование глобальной устойчивости к антибиотикам. Ты же их пачками заглатываешь. Может, лучше попробовать клюквенный сок? — язвит Хокон.

— Не знала, что ты стал специалистом по инфекционным заболеваниям мочеполовой системы, Хокон. Есть ли вообще что-нибудь такое, чего ты не знаешь? Что-то, о чем у тебя пока не сложилось свое мнение? — Эллен закатывает глаза, но в то же время улыбается.

Этот обмен колкостями действует успокоительно, но я слышу, как гулко стучит мое сердце, и вглядываюсь в толпу туристов вдали, где-то среди них зажат Агнар и не может выбраться. Я делаю большой глоток вина и прикрываю глаза. На мгновение мной овладевает зависть к Хокону и Эллен: они свободны, ни за кого не отвечают и следят разве что за солнцем, едва пробивающимся сквозь плотный слой облаков над нами.

Мы редко встречаемся вот так втроем. Может быть, несколько раз за последние годы, когда Хокон стал старше, мы сходили выпить пива или пообедали вместе — и всегда это предлагала я либо Эллен. Она на два года младше меня, а Хокон на восемь лет младше Эллен, ему исполнилось тридцать в прошлом месяце. И только в последнее время он сам стал иногда звонить мне, и та дистанция, которая разделяла нас, когда Хокону было десять, а мне — двадцать, как будто немного уменьшилась, и уже взрослыми мы узнали друг друга заново, хотя иерархия по-прежнему чувствуется. По-моему, с Эллен у него совсем иные отношения, он встречается с ней чаще и общается теснее, чем со мной. Наверняка они чувствуют, что очень похожи друг на друга; так и есть: у обоих светлые мамины волосы и большие глаза. Эллен и фигурой напоминает маму: мягкая, полная, с изящными изгибами, она очень привлекательна. Я никогда не была такой, у меня худое, почти угловатое тело.