Современная вест-индская новелла

Потом, когда все успокаивается, я вижу удивленное лицо мальчика. Он и Дэйо — товарищи по колледжу, и Дэйо гостит у них в старомодном деревянном английском доме. Это какая-то случайность, недоразумение — они только что мирно играли. Но как просто в него входит нож, как просто падает на землю тело! Я боюсь смотреть вниз. Дэйо глядит на меня и открывает рот, чтобы закричать, но крика не слышно. Он хочет, чтобы я помог ему, его глаза вылезают из орбит от страха, а я ничем не могу ему помочь. Его ждет виселица. Я не хочу этого допустить. Внутри у меня все смешалось: любовь и страх — оба чувства, которые я нес в себе все это время, взорвались, раскололись на куски и смертельно ранили меня… Шума пока никто не поднимает. Труп в сундуке, как в фильме «Веревка», — он там, в этом английском доме. Потом наступает самое худшее: тягостная верховая прогулка и обед с родителями мальчика. Дэйо дрожит, он плохой актер, он выдаст себя. Кажется, что это его тело в сундуке. Или мое… Так бывает во сне: вы не можете пошевельнуться, хотя вам хочется поскорее проснуться…

Потом поднимается шум, я чувствую: что-то случилось с моим правым глазом, но не могу пошевелить рукой, чтобы пощупать его.

Фрэнк едет вместе со мной в автобусе. Я у окна, смотрю на дорогу, он — прямо против меня. Мы перебираемся на другой вокзал и садимся в другой поезд. Потом снова поедем на автобусе. И в конце пути, в каком-то доме и в какой-то церкви, я увижу моего брата и белую девушку, на которой он женится. Все эти три года Дэйо идет «своим путем». И вот он дошел: бросил учиться и поступает работать.

Я привык к тому, что он возвращается каждый день в наш подвал, и, когда он впервые не приходит, для меня словно наступает конец света. Ему стало лучше без меня, он во мне больше не нуждается. Я потерял его, я не смогу принять ту жизнь, в которую он вступает. Я не смогу принять людей, с которыми он собирается породниться. Иногда я думаю о нем как о совершенно чужом человеке, совсем не похожем на того, которого я знал раньше. А иногда вижу его таким, как и прежде, и чувствую, что он один на свете, как и я.

Дождь кончился, и выглянуло солнце. Мимо окон проносятся задние стены высоких домов. Сплошной серый кирпич, и только оконные рамы ярко-красные или ярко-зеленые. Люди живут друг над дружкой. На козырьках балконов и выступающих плоских крышах набросан всякий хлам, редко где мелькнет зеленое растеньице в горшочке за окном, по которому непрерывно струится вода. Они все живут как в шкафу — каждый на своей полке. Здесь человек может оставить все как есть и бесследно исчезнуть. На его место приедет кто-нибудь другой, все вычистит и вымоет и будет жить там до тех пор, пока его не заменит следующий…

Мы приезжаем на нужную станцию, кажется, где-то недалеко от Лондона. Вокзальное здание небольшое, низкое, дома за ним — маленькие и опрятные, из красного кирпича, с короткими дымящими трубами. Большие рекламные щиты на станционном дворе назойливо убеждают, что все здесь счастливы, — люди улыбаются под зонтиком в форме крыши, люди едят сосиски и строят смешные рожи, благополучные семьи сидят за обеденным столом…

Когда мы ждем на остановке автобуса, чтобы преодолеть последний, решающий отрезок пути, ко мне возвращается мое возбужденное состояние. Улица широкая, все вокруг вычищено и вылизано, и я чувствую себя выставленным напоказ. Но Фрэнк, который хорошо меня знает, уже начеку. Он придвигается ко мне ближе, словно хочет защитить меня от слабых порывов ветерка. Свежий ветер обескровил его лицо и слегка вздымает реденькие волосы на голове — он становится похож на мальчишку. Я представляю его уличным мальчишкой — сам не знаю почему — с грязным лицом и в грязной одежде, как те дети, что выпрашивают у прохожих пенни. Думая об этом, я смотрю вниз, на большие начищенные ботинки Фрэнка; в это время к нему подходит девчоночка в коротеньких джинсах и, обняв его колени, начинает клянчить пенни. Он говорит, что у него нет денег; тогда она хлопает ладошкой по его ноге: «У тебя есть пенни!» Совсем маленькая девочка, она даже не понимает, что делает, приставая к незнакомцам, она еще не знает толком, что такое деньги. Но белое лицо Фрэнка становится суровым, и, даже после того как девчушка отходит от него, он все еще не может справиться с собой. Спасает положение подошедший автобус.

Сейчас, на последней дистанции, от автобусной остановки до церкви, у меня такое чувство, будто я вступаю на вражескую территорию. Не представляю, как мой брат будет жить в этом городке. Не представляю, как он породнится с этими людьми. Улицы широкие, деревья без листьев, и все выглядит очень новеньким. Даже церковь как новенькая. Она из красного кирпича; никакой ограды или чего-нибудь в этом роде — голая церковь на асфальте.