Современная вест-индская новелла

— Большое спасибо, — сказала она, — но мне не хотелось бы беспокоить вас.

— Какое там беспокойство, — возразил джентльмен. — Дело в том, — доверительно добавил он, — что у меня всегда возникают мрачные мысли, когда я вижу женщину, пытающуюся очинить карандаш старым бритвенным лезвием.

— В самом деле? Во всяком случае, мы обычно справляемся и не отрезаем себе пальцев. — Она рассмеялась.

— Все равно я не могу спокойно смотреть на это.

Она вручила ему расписку.

— Спасибо. Всего вам лучшего, — сказал он и приподнял шляпу. Через минуту его уже не было возле окошечка.

— Какой симпатичный, — вздохнула мисс Винбраш, взявшись за следующую расписку. Странно, что она никогда не замечала его раньше.

Как-то утром, недели две спустя, она встретила его снова. Он стоял в хвосте длинной очереди. По какой-то необъяснимой причине она вдруг обрадовалась, что на ней новое платье, то самое, которое, как все говорят, ей очень идет. Хорошо бы напудриться, мелькнула у нее мысль, по мисс Винбраш тут же одернула себя. Какая глупость! В ее-то возрасте! Да и вообще, что за дело мистеру Грэйвсли, как она выглядит. Однако, когда он подошел к ее окошку, невозмутимый и элегантный в белом парусиновом костюме, стало ясно, что он так же откровенно рад видеть ее, как и она его.

— Если я не ошибаюсь, пальцы у вас целы.

— Я же говорила: мы как-то умудряемся не отрезать их, — сказала она со смехом.

— Боюсь, что в один прекрасный день вы их все равно отрежете, — пошутил он.

Вот так и началась их дружба. Каждые две недели или даже чаще, приходя сдавать собранные деньги, мистер Грэйвсли непременно задерживался на несколько минут у окошечка — побеседовать с мисс Винбраш. Скоро она стала ждать этих посещений и волновалась все больше. Он был такой спокойный, такой доброжелательный, такой импозантный. В конце концов, не так уж он и стар — вероятно, ему не больше пятидесяти пяти — пятидесяти шести. К тому же ему явно так же приятно проводить время с нею, как и ей с ним.

В свои сорок шесть лет мисс Винбраш еще не знала, что значит быть объектом внимания влюбленного мужчины. А теперь она чувствовала, как расцветает, согретая этим новым ощущением. Исчезли еще недавно мучившие ее апатия и безразличие к жизни. Каждый день теперь приобрел для нее цель и значение. До сих пор она не слишком заботилась о своей внешности. Теперь же с удивлением обнаружила, что проводит немало времени у зеркала, тревожно разглядывая морщинки под глазами и вокруг рта. Волосы ей тоже не нравились. Неожиданно она решила, что ей необходимо срочно отправиться к косметичке. Никогда прежде она не бывала в косметическом салоне, и ей потребовалось немало мужества, чтобы позвонить и договориться о приеме.

Когда на следующее утро после посещения салона она появилась на работе, сослуживцы прямо-таки оцепенели.

— Ох, Винни, какая перемена! Вы, прямо, красавица! — добродушно подтрунивали обступившие ее девушки.

Наступил час мисс Винбраш. Прежде никто не говорил ей, что она хорошо выглядит, а тем более что она красавица. Еще девочкой мисс Винбраш привыкла слышать: «Самая некрасивая из всех дурнушек».

С тех пор как она покинула свой деревенский дом и перебралась жить и работать в Кингстон, мисс Винбраш никогда не удавалось привлечь внимание кого-либо из молодых людей. А они часто бывали в пансионе, где она жила. Зато другие девушки без конца хвастались и перебирали имена своих поклонников. «Джейн Винбраш — прекрасная девушка, — услышала она однажды, — но, боже мой, какое лицо!»

Поначалу мисс Винбраш было больно слышать подобные отзывы о своей внешности. Но со временем она к этому привыкла. Когда же ее младшие братья и сестры тоже приехали в Кингстон, она настолько погрузилась в заботы и уход за ними, что больше не успевала размышлять о своем уродстве или печалиться о том, что за ней никто не ухаживает.

Так пролетели годы. Один за другим ее младшие братья и сестры женились или выходили замуж и покидали дом. Друзья стали надоедать ей: «Подумай о себе! Если ты сама о себе не позаботишься, все они разлетятся и ты останешься одинокой старой девой!» На это она неизменно отвечала: «Если уж так суждено, что я могу поделать?» И хотя при этом на губах ее появлялась улыбка, ей было совсем не весело. Вновь и вновь одолевал ее страх, что она в конце концов останется одна, старая и никому не нужная. Это приводило ее в ужас. Не раз, замечая как уходит молодость, она была близка к какому-нибудь отчаянному поступку — еще не поздно! Она не знала точно, что именно она должна сделать. Но в глубине души сознавала, что это связано со страстным желанием бежать — бежать от тщеты жизни, от ее бесцельности, от ужасного одиночества.