Современная вест-индская новелла

Фрэнк обнимает меня за плечи, чтобы увести от магазинчика. Хозяин, его новый владелец «с правом аренды», смотрит на нас. Желтолицый, лысоватый человечек, с мягким брюшком; все в его игрушечном магазинчике выглядит так, словно выставлено специально для собирания окружающей пыли. Моего Фрэнка будто подменили — он сразу становится непохожим на самого себя: хочет произвести впечатление на лысого человечка и на всех, кто видит нас вместе сейчас. Я говорю: «Ты — белая сука». Я знаю, что Фрэнк не любит таких словечек. Но он вдруг стал таким вежливым, таким важным и обходительным, что я тоже решил говорить не то, что думаю и чувствую. «Я собираюсь сделать еще больше денег, Фрэнк. Я собираюсь добыть столько денег, белая ты сука, что тебе и не снилось. Я куплю себе здесь самый большой дом. Куплю всю эту улицу».

Но мне хочется поскорее уйти с этой улицы. Не потому, что на нас все смотрят, а потому, что сам не хочу видеть этих людей. Фрэнк «поясняет» мне: «Это потому, что они белые». Я не уверен в этом… Думаю, что он каждый раз говорит подобные вещи специально для подначки — чтобы мне захотелось убить кого-нибудь из них.

А я хочу только одного: убраться с этой улицы и успокоиться. Фрэнк уводит меня в кафе, и мы садимся у стены — спиной к людям. Фрэнк пододвигается ко мне и начинает говорить… Он рассказывает о своем детстве… Силится доказать мне, что, когда был маленьким, он тоже лежал с лихорадкой в голой комнате. Но он выбивался в люди у себя дома, в городе, где родился. Он встал на ноги, и сейчас его уже не собьешь с пути. Он не понимает, какую зависть вызывает во мне. Я не хочу его слушать. Я смотрю на цветистые бумажные салфеточки на столе и молчу. А он даже не догадывается, что творится у меня на душе. Он и через сто лет не поймет, как осточертел мне весь этот мир, в котором для меня не осталось ничего хорошего, — ничего, кроме воспоминаний о тростниковом поле и отлого бегущей через него тропинке, уже там сызмальства я понял, что я конченый человек…

Он осточертел мне, но, кажется, не моему брату. Дэйо хотел вырваться из нашей прежней жизни, хотел стать образованным человеком. А я собирался помочь ему в этом. Для богатых и образованных наш мир не так уж плох. Нет. Я знаю, видел их жизнь. Там, где вы строите соломенную хижину, они — каменный особняк; где у вас позади дома просяное поле, у них — сад; вы просто не знаете, как убить время в воскресные дни, а они устраивают пикники и вечеринки. Все мы, как говорится, появились на свет одним путем, но тем повезло, и они по дороге жизни ушли вперед, мы же остались позади. Некоторые отстали настолько, что даже сами этого не сознают… Как мой отец. Он не умеет ни читать, ни писать, а ему хоть бы хны. Он даже рисуется своим невежеством. Говорит, что «образованность» он оставил своему младшему брату Стивену, который добился места судейского чиновника в городе. И при всякой встрече с этим братом он нарочно поддакивает Стивену, когда тот высмеивает нашу жизнь. И из нас он делает посмешище. Однако за всем его шутовством чувствуется нечто совсем иное: думается, что на самом деле отец считает себя умнее дяди Стивена и в глубине души убежден, что его жизнь сложилась лучше, чем у брата. Или, например, две мои старшие сестры и старший брат: они учились, сколько положено, в школе, потом — это было в добрые старые времена — все переженились, как положено, потом мой старший брат стал бить свою жену, как положено, и делал все то, что делали люди до него: напивался по пятницам и субботам и транжирил без толку деньги.

Я был четвертым ребенком у отца с матерью и вторым сыном по старшинству. Мир изменился, пока я рос. Я видел, как сверстники уезжают, чтобы получить образование, и возвращаются большими людьми, и понимал, что остаюсь за бортом жизни. Я понял, как много потерял оттого, что вынужден был бросить школу, и решил, что такое не должно повториться с моим младшим братом. Я чувствовал, что смотрю куда дальше своих родных, а они твердили мне, что я слишком близко принимаю все к сердцу. Но я знал одно: я теперь за них за всех в ответе. У меня появилось честолюбие и стыд за них. Честолюбие — оно сродни стыду, а стыд всегда неразлучен с тайной, от которой, как известно, хорошего не жди. Даже сейчас, когда тайны больше нет, она все равно в любую минуту может навредить мне. Фрэнку никогда не понять, что творится у меня в душе.

Этот человек жил недалеко от нас в большом двухэтажном доме. Дом — из бетона, с декоративными каменными глыбами внизу, выкрашен охрой приятного оттенка, а деревянная облицовка — шоколадного цвета, весь он чистенький и аппетитный, как праздничный торт. Я подолгу смотрю на него каждый день и думаю: «Вот каковы дома богатых людей». Потому что владелец его и в самом деле богатый человек. Когда-то он был беден, как и мы, но заимел, как говорят, несколько акров земли на юге нашего острова, где нашли нефть, вот и разбогател. Простой человек вроде моего отца, без всякого образования. Но удачливость и нефтеносная земля, деньги и такой дом сделали этого человека в моих глазах великим.