Современная зарубежная проза

Рассказ «Тяга к глубине» столь же мрачно ироничен, хотя посвящен совсем иной – эстетической – теме. Молодая и «подающая надежды» современная художница, чья первая выставка прошла вполне успешно, получает от одного из критиков замечание, что при всей талантливости и смелости ей, к сожалению, «еще не хватает глубины». Вся последующая жизнь женщины проходит в мучительных попытках понять, что же такое «глубина». Героиня штудирует соответствующие теоретические труды, консультируется со знакомыми, которые воспринимают ее вопрос как шутку. Постепенно она утрачивает способность работать, начинает страдать бессонницей, впадает в глубокую депрессию, нравственно и физически опускается (алкоголь, таблетки, «даже экскременты в углах комнаты»). В итоге бедняга все же обретает глубину, которая оказывается для нее соразмерной высоте телевизионной башни, с которой бывшая художница и бросается…

Эту горькую и гротескную историю-притчу не следует воспринимать как отражение творческой программы самого Зюскинда. Еще раз отметим, что ему не чужд элемент развлекательности в литературе, но и глубин (без кавычек) в его произведениях достаточно. Правда, в одном из интервью писатель охарактеризовал свое творчество как отказ от «беспощадного принуждения к глубине» со стороны литературной критики [16]. Но в этой фразе мы бы сделали акцент на слове «принуждение». Вот этого наш автор действительно не терпит.

«Сражение» – психологический этюд о видимости и сущности, о последствиях чрезмерной переоценки соперника в спорте (речь идет о шахматах), да и в жизни тоже.

После «золотого» десятилетия творческая активность Зюскинда в области художественной прозы идет на убыль. Он снова уходит в мир телевидения и кино, где отныне принимается с распростертыми объятиями. О его киносценариях, созданных или переработанных в период 1997–2005 гг., мы уже кратко упомянули. В 2006 г. публикуется эссе «О любви и смерти». Вот, собственно, пока и все.

Относительно причин затянувшегося молчания приходится лишь гадать. Возможно, писатель упорно работает над новыми текстами. Не исключено, что и над очередным крупным, хотя после появления «Парфюмера» им была обронена фраза: «Написать такой роман ужасно. Я не думаю, что сделаю это еще раз» [16]. Возможно, взята творческая пауза: понадобилась передышка. Предполагать иные варианты не хочется, – для литературы они более пессимистичны. В любом случае к моменту издания данного сборника Патрик Зюскинд перешагнет порог своего 65-летия… В ожидании новых проявлений его творческой активности вернемся к произведению, которое принесло автору мировую известность.

Поговорим о «Парфюмере» подробнее, а именно о подтексте и гипертексте. Итак, этот «мегабестселлер» строится на вымышленном и невероятном сюжете, повествует о совершенно нереальном герое; его действие развивается в достаточно условной Франции во многом условного XVIII в., а общая атмосфера повествования демонична и метафизична, что лишь оттеняется рациональной манерой письма. Основанный в своих узловых моментах на условностях и фикциях, роман может показаться своеобразным литературным «гомункулом», однако это искусственное создание сотворено и весьма искусно. Произведение Зюскинда обладает несомненной художественной силой, притягательностью для читателя и, как ни парадоксально, вызывает ощущение глубинной метафорической достоверности. Убедительность романа основана на солидном подтекстуальном фундаменте, представляющем собой сложную комбинацию мифологических, религиозных и литературных протомоделей, выработанных мировой духовной культурой. Особенно глубока мифологическая часть зюскиндовского смыслового «айсберга». Соответствующие символы и аналогии сплачивают художественную ткань произведения, мотивируют и обогащают сюжет, способствуют оформлению условного центрального образа, поднимают героя до архетипического уровня, создают эффект глубинной перспективы и являются немаловажным фактором поддержания читательского интереса, маня неявной близостью своих значений. История зловеще гениального, наделенного феноменальным обонянием, но нравственно пустого и преступного «парфюмера» опирается прежде всего на мощный пласт библейских ассоциаций, которые существенно повышают идейный «тонус» романа, служат для создания резкого, иронического контраста с образом и обстоятельствами жизни героя.

Пародийны и символичны имя и фамилия главного персонажа, хотя внешне они звучат как классически заурядные для француза: Жан-Батист Гренуй. Но «Гренуй» (grenouille) по-французски – «лягушка», и эта своеобразная авторская подсказка-сигнал сразу вызывает комплекс ассоциаций и аналогий с сущностью героя. Чисто внешние, обиходно воспринимаемые свойства лягушки (холодная, скользкая, уродливая) вполне соответствуют его внешности и характеру.