Современная зарубежная проза

Главный герой становится все моложе и моложе в ходе романа. Рассказчиком является его нематериальная сущность, осознающая чувства хозяина, реагирующая на происходящее, но не имеющая доступа к его мыслям, не контролирующая событий. Душа доктора то смотрит на все со стороны, то отождествляет себя с главным героем. В целом фигура повествователя неоднозначна: являясь по многим признакам олицетворением совести доктора, она может восприниматься и как нетривиальный метафизический инструмент, необходимый лишь для того, чтобы рассказать обратную биографию Тода.

Эмис использует несколько форм реверсивного повествования, в том числе обратный диалог, обратную хронологию, и обратную речь. Использование автором этих методов направлено на создание тревожной и иррациональной атмосферы. Сильной, но пугающей становится инвертированность физиологических процессов: вместо самоочищения организм каждое утро самозагрязняется, а употребление лекарств ведет к обострению заболеваний.

Все произведение пронизывает тема заблуждения и абсурдности реальности. Внутреннее я главного героя постоянно неверно интерпретирует отматываемые назад события, негативно оценивая все добрые дела, совершенные «задом наперед» (инвертированный Тод отбирает игрушки и конфеты у детей и возвращает их в магазин), но восхищаясь чудовищными поступками, совершенными в Аушвице во время войны (мертвым и искалеченным евреям доктор-волшебник дарит жизнь, возвращает здоровье, семью и отпускает из концлагеря): «Никак не могу понять, добрый Тод или нет. Точнее, до какой степени он злой». Страстные отношения медленно исчезают, превращаясь в воспоминания альтер-эго, но стираясь из памяти Одило. И несмотря на то, что рассказчик принимает все это, он озадачен и чувствует, что мир на самом деле не имеет смысла: «Никак не пойму толком, что за мир нас окружает. Все знакомо, но отнюдь не внушает доверия. Наоборот. Это мир ошибок, диаметрально противоположных ошибок».

Душа «солдата священной биологии», доктора Френдли/ Янга/ Унфердорбена попадает не только в повернутое вспять время, в котором старики возвращаются в утробу матери, где и прекращают существование. Переворачивается с ног на голову и мораль, логика: удары исцеляют травмы, кража становится пожертвованием. Копроцентричная вселенная Аушвица не уничтожает людей сотнями, но создает целую новую расу, а душа доктора парадоксально констатирует: «Люди хотят жить. До смерти хотят жить». Потеряв семью в 1944 г., Одило в обратной перспективе обретает жену и пытается зачать погибшую дочь Еву: «Когда Одило набрасывается на Герту, <…> он словно пытается что-то убить, а не создать».

Рассказчик часто повторяет собственное наблюдение о том, что процесс создания легче процесса уничтожения – это, пожалуй, лучшее определение, отражающее суть того времени. Одило из аморального военного преступника превращается к концу романа в невинное создание.

Эмис вдумчиво подходит и к выбору имен героя. Каждый псевдоним доктора содержит порой противоречивый скрытый смысл: Тод Френдли – «дружелюбная смерть», Джон Янг – «помилованный Богом в молодости». Имя Одило скорее всего содержит аллюзию на Одило Глобочника, руководителя Рейнхардской операции, кроме того, имеется явное фонетическое сходство с именем знаменитого гунна Аттиллы, в то время как Унвердорбен переводится с немецкого как «нетронутый, неиспорченный» [5].

В послесловии к роману Эмис объясняет значение и происхождение подзаголовка «Природа преступления», в основу которого легло высказывание итальянского поэта и прозаика Примо Леви, прошедшего через муки концлагеря, покончившего с собой. По словам Эмиса, самоубийство Леви можно считать актом ироничного геройства, утверждающим следующее: «Моя жизнь и право отнять ее принадлежит мне, и мне одному». Уникальность этого преступления заключалась не в его жестокости или малодушии, а в стиле, сочетающем атавистическое и современное. Оно было подлым, пресмыкающимся – и одновременно «логистическим», как и сама суть фашистской доктрины, столь натуралистично и жутко отраженной в романе.

Провозглашенный в разные времена «мастером изысканного шока», «enfant terrible», «классиком современности», Мартин Эмис на протяжении своей творческой жизни не стремится избавиться от реноме «скверного мальчишки английской литературы», надеясь разве что со временем вырасти в «скверного мужчину английской литературы».

В каждой своей книге Эмис неизменно затрагивает вопрос самоопределения, как творческого и личностного, так и национального, не ограничиваясь при этом родной ему Великобританией. Например, «Коба Грозный» (2002) – это не только попытка переосмысления роли Сталина в советской и – шире – мировой истории, но и попытка разобраться в том, что в России первично: государство или народ.