Современная зарубежная проза

«Windows» тяжелее: давит «объективная реальность» 11 сентября, Не надо детей уступает место смерти детей, явление секса может победить необязательную мысль о легком Апокалипсисе, но секс не утешит, когда нью-йоркские небоскребы падают. В ненормативных сюжетах есть что-то освобождающее: мы не такие, мы не наркоманы, и в сексе мы сдержаннее, но есть эффект возле: рядом с теми, кто колется, меняет женщин и умирает вместе со своей шокирующей свободой. А вот явления индивидуальной судьбы нет, потому что опять «все мы умрем». Скорее, это знак настроения – уже все можно, и пока еще что-то хочется. Герой при этом всегда недоволен собой, он обнаруживает очередную постель и себя в ней, но всегда рефлексия, впрочем, рефлексия, не приводящая к изменению жизни, ибо тогда наступит выход из литературного события, доступного Бегбедеру. Есть кому симпатизировать – герой способен и влюбиться, но всегда что-то не получается: «такова жизнь». Художественное явление шокирующей реальности, ее эстетизация, осознание, что это тупик: «уже осознал, но еще не отказался», «уже знаю, что умру, но еще вполне жив», «секс не приносит счастья, но в данный момент мне не так уж плохо», «есть литература, толкающая к депрессии, но имена Бодлера, Селина и Шопенгауэра так приятно произносить». Грубость, ненормативщина, порно кому-то могут показаться контекстом скрытой стыдливости. Апокалипсис – конец, но у Бегбедера и Уэльбека это и конец полового акта: «умираем» там же, где и «возрождаемся». Войти в мир Апокалипсиса так же приятно, как и завершить секс-встречу: чувства максимальны, а чтобы не было последующей усталости, надо быстро начать все сначала. В этом смысле тексты Бегбедера бесконечны. Литература предстает в них гиперактивным сексом: самоубийство – это эсхатология, а ежедневная эсхатология – это секс. Но так как надо длить наслаждение, то выбираем секс, сохраняя мысль об Апокалипсисе. Вот только при этом обновления не происходит.

У Бегбедера есть намек на «антихриста мира потребления». «Ну зачем вы сделали из меня Повелителя мира? <…>. Разве я виноват, что человечество решило заменить Господа Бога товарами широкого потребления», – восклицает геройповествователь в романе «99 франков». Он знает «10 заповедей креатора», сообщает читателю, что сейчас «вместо Логоса – логотип», а «Христос – лучший в мире рекламист». Но вот искушать этому антихристу некого, потому что все давно готовы к любым отступлениям и падениям. Итог познания в «99 франков» – бесперспективность мира: «Думали ли вы когда-нибудь, что все, кто вам встречается на улице, все, кто проезжает мимо на машинах, все они, абсолютно все без исключения, обречены на смерть? <…> Жизнь – это сплошной геноцид».

«Windows on the World» – роман о реальных событиях, действительно близких к классическому Апокалипсису. Когда умираешь от наркотиков, сексуального пресыщения или просто от пустоты, которую даже не можешь выразить в слове, Апокалипсис становится формой романтизации сюжета. Когда срабатывает система «я погибаю – ты погибаешь – мы погибаем», общая катастрофа выглядит как одухотворение многих отдельных смертей. Посреди всеобщей гибели некогда ставить вопрос и о личной вине. Общий Апокалипсис – преодоление одиночества: «Все они превратятся во всадников Апокалипсиса, соединятся в Конце Света».

В «Романтическом эгоисте» принципы эсхатологической психологии проясняются в несмолкающей болтовне повествователя, который дает возможность читателю издеваться и над миром, и над тем, кто повествует о нем. Здесь свою собственную жизнь, как и существование человечества в целом, научились наблюдать заинтересованно, но все-таки со стороны, на дистанции, как голливудский фильм в комфортном кинотеатре. В «Окнах» Бегбедера герои удивляются, что, похоже, не будет очередного «бэтмена», спасающего от зла. Но для читателя, отделенного от роковых башен, эффект Голливуда сохраняется. Причем фильм становится еще более совершенным, так как в финале герои погибают, опровергая законы популярных триллеров. Представить человека и мир несуществующими, завершившими бытие, – одна из медитаций популярных французов. Главный предъявитель претензий, да и главный судья в этом мире – сам человек. Нет человека, нет суда. Мысль об Апокалипсисе может раскрепощать и даже успокаивать.