Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Но для Пушкина высший показатель исторической правды — мнение народное, устный народный приговор, и то, что Разин стал любимым героем национального фольклора, говорило поэту о многом. Летописец пугачевского восстания, он живо интересовался и событиями 1667–1671 гг., в обоих народных движениях видел черты чрезвычайного сходства[103]. И если воспоминания о пугачевских днях были еще свежи, особенно в Поволжье и на Урале, куда и отправился за материалом из первых рук А. С. Пушкин, — о разинском времени поэту пришлось судить главным образом по богатому песенному наследию русского народа. Быть может, как раз потому, что гроза пугачевского бунта отгремела на Руси сравнительно недавно, поэт выбрал для своих исторических занятий именно его, а не разинское восстание. Но и последнее постоянно оставалось в сфере внимания Пушкина, что нашло подтверждение в свидетельствах современников. Известнейший историк, прозаик, драматург, критик, издатель журнала «Московский вестник» М. П. Погодин приводит в своем дневнике подробности чтения А. С. Пушкиным на вечере у Веневитиновых в Москве в 1826 г. своих новых произведений. Наряду с «Борисом Годуновым» и предисловием к «Руслану и Людмиле» поэт читал «песни о Стеньке Разине, как он выплывал ночью по Волге, на востроносой своей лодке…»[104]. Поэт Н. М. Языков, находясь в Дерпте, пишет брату: «Здесь говорят, что Пушкин написал много нового, между прочим поэму „Стенька Разин“… Видно, он много занимается своим делом. Слава и честь ему»[105]. Сталкивавшийся с А. С. Пушкиным у Н. Н. Раевского в 1834 г. П. X. Граббе вспоминает: «Мы обедали и провели несколько часов втроем… Он (Пушкин. — В. С.) занят был в то время историей Пугачева и Ст. Разина. Последним, казалось мне, больше. Он принес даже с собою брошюру на французском языке, переведенную с английского и изданную в те времена (т. е. еще в XVII в. — В. С.) одним капитаном английской службы, который, по взятии Разиным Астрахани, представлялся ему и потом был очевидцем казни его (возможно, тут идет речь об авторе „Сообщения…“ — В. С.)»[106]. Сохранились сведения, что Н. Н. Раевский оказывал А. С. Пушкину помощь в сборе материалов о С. Т. Разине[107].

В 1836 г. по просьбе парижского литератора Лов-Веймарса поэт в форме прозаического пересказа перевел на французский язык 11 русских народных песен, в том числе две из разинского цикла: о рождении атамана и о казни его на Красной площади[108]. Несколько легенд и преданий о Разине, сохранившихся в среде уральских казаков, Пушкин передает в «Истории Пугачева», где фольклорная струя, мотивы устного народного творчества органически вплетаются в повествование.

В историографическом плане это произведение представляет не меньший интерес, чем в литературном. Стремление Пушкина-историка понять дух и идейные искания восставшего народа, размышления о народной стихии, причинах и судьбах крестьянского бунта принципиально отличают его методологический подход от научных построений многих предшественников и последователей. «Волненья бурь народных» для Пушкина — одна из характерных примет российской истории, полной «кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов». Бушевание грозных внечеловеческих сил сродни потопу. Страшной, жестокой, взявшей много крови, стоившей немалых жертв видится поэту народная война. Подобно мощной, все сокрушающей на своем пути лавине она движется без руля и ветрил, и сами повстанческие предводители бессильны перед ней и ее причудами и вынуждены положиться на волю волн. Вспомним знаменитые строки: «Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием». Эта пушкинская формула прекрасно передает диалектику классовой борьбы и многое объясняет в развитии не только пугачевского восстания, но и всех крестьянских войн: разбитое народное воинство отступало, мгновенно обрастая новыми отрядами, и таким образом вскоре возрождалось и становилось боеспособным.

Привычно раскладывая богатейшее наследие нашей общественной мысли по предназначенным полочкам и щедро раздавая ее носителям те или иные заранее заготовленные ярлыки, мы долгое время обделяли сами себя, обедняли свою духовную культуру. Так и с Пушкиным. Мы только теперь начинаем объективно постигать его громадный, неповторимый вклад в формирование представлений о прошлом, о роли и месте истории в общественной жизни России. Давно ли наши виднейшие историки, оценивая освещение автором «Истории Пугачева» событий третьей четверти XVIII в., писали: «…Пушкин оставался на позициях дворянского либерализма. Горячо отстаивая необходимость освобождения крестьян, он в то же время отрицал прогрессивность вооруженного выступления народа против крепостного гнета»[109]?