Современные болгарские повести

Перевод М. Михелевич

Георгий Мишев Дачная зона

Орешник густо рос вдоль забора, пряча от посторонних глаз деревянную дачку Лазарова. Даже тарахтенье его машины, процеживаясь сквозь шершавые листья, звучало глухо, словно издалека. Отчетливо послышалось лишь, как звонко чмокнули поршни перед тем, как заглохнуть мотору, и этот звук, рожденный слепыми силами инерции, резанул чуткое ухо автомеханика.

«Рано выключает зажигание, варвар, — подумал Йонко Йонков. — Не может пять секунд подождать, пока машина успокоится… Бог его знает, что там сейчас делается с подшипниками, поршнями, коленчатыми валами…»

Он стоял, опершись на топор, и смотрел на орешник, за которым мелькнула куртка варвара-соседа. А вскоре услыхал его голос.

— Привет соседу!

В руке у Лазарова поблескивала коричневато-зеленым бутылка коньяка.

— Не сейчас, Лазаров, не сейчас… — попробовал отказаться Йонко. — Вечером, попозже… Некогда.

— Обижаешь! — произнес сосед, отвинчивая металлическую пробку. — Повод больно серьезный.

Лазар Лазаров — старый холостяк — состоял сплошь из эгоизма и твердых жизненных правил, противиться ему было бессмысленно. Лучший способ отвязаться — сразу же, пусть хотя бы для виду, принять его условия.

Йонко выпрямился, отложил топор, но, прежде чем шагнуть навстречу соседу, оглянулся на женщин. Жена и свояченица по-прежнему хлопотали в летней кухне. Жена отбивала антрекоты, стараясь держаться подальше от огня, чтобы не попортить прическу, из-за которой проторчала полдня в городе у частницы-парикмахерши. Свояченица самоотверженно взяла на себя черную работу: резала лук, раздувала угли или обходила с шумовкой кипевшие на плите кастрюли. Она повязалась полиэтиленовым хирургическим фартуком, казавшимся узким на ее крупном, неуклюжем теле никогда не рожавшей женщины…

— Воздух-то какой! — воскликнул Лазар Лазаров, поверх кустов чертополоха протягивая Йонкову стакан, и шумно втянул воздух носом. — Как говорит наш главный механик: «Наполняй кислородный баллон и приступай к сварке!»

Воздух дачной зоны, смешанный с парами коньяка, приводил его в восторг.

— Ну, коль настаиваешь… Поглядим, что за питье… — сказал Йонко Йонков, подымая свой стакан.

Коньяк светился сквозь стекло ленивым осенним светом.

Но не только светился — обжигал тоже. Огонь лизнул его язык, перекинулся на веки, и Йонков зажмурился, будто от смеха.

И в самом деле рассмеялся:

— Ты что ж это? Угощать — угощаешь, а по какому такому поводу — не говоришь… Может, груз подхватил по дороге?

— Какой еще груз? — не понял Лазаров.

— Почем я знаю… Ты у нас холостяк, всегда может на дороге что-то попасться… Запихнул в машину и…

Он опять хохотнул, хотя ему стало не по себе оттого, что пришлось растолковывать свою шутку. Сосед был из тех, кому любую остроту надо терпеливо разжевать, иначе до них не доходит…

— А-а… — протянул Лазаров. — Нет, ничего похожего! Я только из Габрова вернулся… Экзамен толкнул, представляешь? Самому Кареву! А если учесть, что вызубрил я только шестьдесят вопросов, а остальные — кое-как, прошелся по верхам…

Вот уже несколько лет, с тех пор как они стали соседями по дачному поселку, этот человек рассказывал Йонкову, как он учится на заочном. Пока он не купил машину, он описывал свои поездки в поездах и автобусах, нервотрепку в гостиницах и общежитиях, каждый экзамен, зачет или коллоквиум. Подобно тому как иные полуграмотные крестьяне на протяжении всей жизни рассказывают о своем участии в той или иной войне — самом значительном событии их биографии, так для студента-заочника учеба была длительной позиционной войной, придававшей смысл его существованию на белом свете.

— Выходит, конец! — Йонко специально подчеркнул слово «конец», чтобы избежать подробного рассказа с самого начала. — Это ведь последний?

— Последний — не последний, но очень страшный… Знаешь, какой зверь этот Карев? Все Габрово от него стонет… Из-за одной ошибочки, будь хоть самая пустячная, говорит: «Нет, дорогой товарищ, придется нам еще разок сойтись на ринге…»

— Трудная, выходит, штука — заочное образование, — сочувственно проговорил Йонко, возвращая стакан. — Я — все, больше не наливай… Коньячок — что надо, кабы время было, сесть бы в тенечке… Но мне до вечера еще сто дел своротить нужно…

Он нарочно нанизывал слова, чтобы увести разговор в другом направлении, но Лазаров уже не слушал его, потому что вновь стоял на ринге против того зверя, от которого стонало все Габрово.

— Я последним пошел сдавать, всех переждал, думаю: с утра экзаменует, выдохнется, не так лютовать будет. Не тут-то было! У него, душегуба, термос с собой, бутерброды… Я тяну билет, а он сидит жует, потом догадался, развернул бутерброд, мне протягивает. Хлеб творогом намазан, сверху желток, красным перцем посыпано. «Фирменное блюдо, — говорит, — попробуйте, если понравится, дам рецепт».

— Творог с яйцом? — задумчиво переспросил Йонко. — Моя Стефка тоже, бывает, такие делает. Ничего, есть можно. Если еще сверху лучку накрошить, так и вовсе…