Жилистое тело Первазова сопротивлялось обоим, но человек в клетчатом пиджаке был помоложе и пошустрее и после очередной атаки с тыла все-таки вырвал стул у него из рук. Теперь уже ничто не мешало Свояку обрушить стул на голову Первазова. Потом еще раз и еще…
До тех пор, пока Булгуров с Диловым не остановили его.
— Хватит. Довольно с него на первый раз.
Первазов лежал на сбившемся половике, из пораненных мест сочилась кровь, капли падали на пыльный пол и скатывались точно комочки пыли.
— Не уберешься, да? — глянул на него Свояк, вытирая рукавом губы, на которые наползал соленый пот. — С каких пор твержу: «Первазов, убирайся! Освобождай территорию!» Не слушаешь, так теперь подыхай, авось поумнеешь…
Возчик заметил у двери оцинкованное ведро, в котором стояло в воде приготовленное для посадки молоденькое деревце. Выкинув саженец, он поднес ведро, чтобы побрызгать Первазова водой.
— Осторожней, как бы я вас не замочил…
Вода плеснула на Первазова, размыла кровь и, окрашенная ею, заскользила, как живое, но бесформенное существо, по деревянному полу. И вскоре исчезла в щелях между досками.
— Распухает! — сказал Знакомый Пенчевых, показывая свою руку со следами зубов избитого.
— Кусается, собака! — произнес Свояк.
— Положим его на кровать, — распорядился Булгуров. — Полежит — очухается.
Они без особой осторожности подхватили Первазова, обмякшее тело было тяжелым, а когда его опустили на кровать, одна рука неестественно повисла и из груди вырвался глубокий стон.
— Ух, черт… Рука… Что же вы наделали, соседи!.. — испуганно отпрянул Булгуров. И поскорее вышел — ему померещилось, что по его коже поползло то бесформенное розовое существо, которое только что проскользнуло между досками пола, унося размытую кровь Первазова.
Дило Дилов обходил столы, временами останавливаясь и поглядывая вниз. Знакомый Пенчевых стоял возле колонки, прикладывая к укушенной руке холодный компресс. Дочо Булгурова с ними уже не было.
Круглая луна перевалила зенит, и по двору пролегли длинные тени деревьев.
— Я им свою бутыль принес, — проговорил Дилов, ни к кому не обращаясь, — авось не пропадет… — И позвал жену: — Пошли, что ль? Припозднились мы…
Вскоре после их ухода закончили игру картежники.
Лазаров встал, потянулся и, поглядев на часы, сказал, что пора спать.
— Совсем не сплю в полнолуние, — сказала Михайлова, глаза ее блестели при свете луны. — Не понимаю почему, но иной раз до самого утра не смыкаю глаз.
— Я тебе объясню, — сказал Лазаров. — Все очень просто… Зависит от приливов и отливов… Поскольку человек на восемьдесят процентов состоит из воды, в нем тоже, как в море, свои приливы и отливы… А из-за чего они бывают — тоже известно…
Михайлова расхохоталась, потому что не сумела проникнуть в глубины этого объяснения.
— Покойной ночи! — попрощались Пенчевы и ушли, уводя с собой своего знакомого.
Проходя мимо Свояка, Клетчатый пиджак наклонился и сказал:
— Не волнуйся, очухается!.. Все, как на собаке, заживет.
— А-а, он в полном порядке! — отозвался Свояк.
Остальные не поняли, о чем они.
Наступило утро. Выпала крупная осенняя роса, и перья у голубей, обитавших на крыше у Лазарова, были влажные. Чтобы подсушиться, голуби опустились к Йонковым на пригреваемую солнцем террасу. Для верности они взмахивали крыльями, и белые стены дачи отзывались эхом на хлопанье их крыльев.
Свояченица услыхала и проснулась.
Она лежала на диване в гостиной одетая, укрывшись лишь своей вязанкой. Так и провела всю ночь.
Надев кофту в рукава, она вышла на крыльцо. Голуби с фьюфыоканьем кинулись с террасы прочь, пролетели над пожелтевшими кронами орешника. Большая груша сорвалась с прогнувшейся ветки, прошуршала в листве и шлепнулась на помятую траву. Свояченица взглянула вверх и увидела на ветках дерева темную белочку, сидевшую с виноватым видом — не сумела удержать в лапках мокрый, тяжелый плод…
Свояченица спустилась по ступенькам. Столы стояли неубранные после гостей, скатерти скомканы, стаканы опрокинуты, в корзинках — зачерствевший хлеб. Весь этот беспорядок ожидал ее — предстояло все убрать, вымыть, подмести, расставить по местам, ведь она одна осталась здесь, остальные отправились в город искать следы исчезнувших новобрачных…
Она улыбнулась. В отличие от сестры она не могла сердиться на Фео. «Подумаешь, велика беда! Рано или поздно, все равно бы женился, почему ж не взять за себя девушку, которая ему по сердцу, которую он сам выбрал, с которой ему хорошо? Неужели нам, старикам, устраивать жизнь молодым, как будто мы свою устроили так, что лучше некуда!..»