Но «Антуан и Антуанетта» — это свидетельство, запечатлевшее жизнь лишь с ее забавной стороны. В дальнейшем Жак Беккер начнет внимательно изучать жизнь молодежи своего времени в период непосредственно после войны. Результаты этого изучения, отраженные в кинематографических образах, тоже стали свидетельством очевидца, но более сильным и острым, свидетельством, в которое автор, оставаясь добросовестным наблюдателем, уже вкладывает больше пыла и страстности. Подобно произведениям литературы, фильмы рождаются в голове авторов задолго до их осуществления. «Свидание в июле» было задумано во время войны. Жан Кеваль посвятил ему небольшое, но весьма ценное исследование, раскрывающее нам тайный смысл этого фильма и показывающее, почему его следует считать одним из наиболее важных произведений Беккера и с точки зрения творчества режиссера и, главное, с точки зрения эпохи, нашедшей в нем свое отражение. Но послушаем самого Беккера: «В конце 1943 года я скрывался в дальнем уголке леса Фонтенбло. На это у меня были достаточные основания, по крайней мере я продолжаю так считать. Я встретил там юношу по имени Мольи, влюбленного в джаз, как и я в свои двадцать лет. Он собирался поступить трубачом к Клоду Люте. Именно эта встреча, происшедшая как бы через голову промежуточного поколения, и определяет внутреннее содержание моего фильма. Стиль «Южных штатов», или «Нового Орлеана», играет здесь лишь символическую и чисто живописную роль. Мне было важно встретиться с поколением, знакомым с материальными трудностями, для которого буржуазное процветание является мертвой буквой, с поколением, желающим попытать свое счастье и порвавшим со старыми традициями... »[381]
Вот мы и определили тему «Свидания в июле» По ходу действия в фильме появляется множество персонажей. Конфликт между двумя поколениями? Так ли это? «Двум поколениям не о чем говорить друг с другом. С самого начала мой фильм интересуется лишь проблемой молодежи. Родителям здесь делать нечего. Я предпринял путешествие в неизведанную страну.
Родителям никогда не известно, о чем думают их дети. Я полагаю, что это не является отличительной чертой только тех двух поколений, на которых временно зиждется равновесие нашего века. Это постоянное явление. У меня самого есть взрослые дети... Я о них не знаю ничего».
Если бы Жак Беккер поддался искушению показать конфликт между двумя поколениями, то — поверим ему на слово — он не проявил бы особого беспристрастия. «Я не терплю своего поколения. Оно интересуется лишь тем, что умерло. Это поколение притворщиков...
Молодые люди чище, бескорыстнее старшего поколения... Когда они встречают меня в машине Рено модели тридцатилетней давности в 10 лошадиных сил, они не говорят: «Этот Беккер — чудак» или «Этот Беккер хочет поразить галерку»; они, так же как и я, говорят себе, что это подходящий автомобиль для опытного водителя, которому нравится возиться с карбюратором. Комфорт, богатство — слова, относящиеся к прошлому. Но что такое комфорт? Привычка рассчитывать на других. Хороший автомобиль, мягкое кресло, вкусный аперитив, изготовленные другими людьми. Мое поколение завязло в комфорте, в лени, во «всем готовом»... »
Впоследствии Жак Беккер сменил свою старую колымагу на более удобный автомобиль. Но не думаю, чтобы он изменил свою точку зрения. Нам хотелось бы разделить восторженное отношение Беккера к молодежи. Оправдала ли она надежды, которые возлагал на нее Беккер? И не стремится ли она тоже слишком часто к комфорту, ко «всему готовому»?