Современные тюрьмы. От авторитета до олигарха

Веревочки эти, идущие от зарешеченного окна вертикально и горизонтально, позволяли общаться с любым окном этого корпуса. В случае необходимости связаться с другим корпусом арестанты перекрикивались, перестукивались по трубам, передавали «малявы» через прикормленных конвоиров либо через «баландера». Поговаривали, что у законных воров, сидевших на спецу, были пейджеры и мобильные телефоны, по которым они держали связь с вольной братвой.

Досуг скрашивался сообразно интеллекту, воспитанию, привычкам и темпераменту заключенных. Кроме телевизора и игральных карт (которые делались при помощи газетной бумаги, хлебного клейстера и трафарета тут же, на «хате»), развлекали себя прессой и библиотечными книгами, шахматами и домино, физическими упражнениями и самоделками из хлебного мякиша – так называемым китчем.

Тюремные скульпторы могли вылепить из чернушки что угодно: муляж кастета, противопехотной гранаты и даже пистолета Макарова. Впрочем, в сто шестьдесят восьмой камере поделки выглядели исключительно мирно и даже забавно, изображая привычные картинки российской действительности: мальчика, делающего непристойный жест, мента, протягивающего «грабку» за взяткой, грузчиков из гастронома, разливающих водяру по стаканам, «новых русских», обвешанных ювелирными украшениями и сотовыми телефонами.

Прохладный апрель сменился жарким маем – столбик термометра неумолимо пополз вверх, и жизнь в камере сделалась невыносимой. Испарения потных тел, вонь от параши, скверного мыла, пищи, табака сливались в такой чудовищный смрад, что новички, впервые заехавшие в сто шестьдесят восьмую со «сборки», едва не падали в обморок.

Арестанты лежали на нарах неподвижно. Млели, обмахивались газетами, ловили спасительный сквознячок из зарешеченного окна, но ветра почти не было, снаружи недвижно стояли миазмы выхлопных газов и перегретого асфальта. Вентиляторы, переданные с воли, не спасали: теплый до омерзения воздух, казалось, прилипал к коже.

Перед сном окатывали водой полы, спали нагими поверх простыней, и белье, влажное от пота, почти не просушивалось в душной камере. Пот крупными каплями струился по векам, и заключенные дико вскрикивали во сне: наверное, многим казалось, что у них вытекают глаза. Вскоре «заплакали» стены – по ним потекла вода.

Казалось, еще чуть-чуть, и Бутырка, расплавившись подобно пластилиновому домику, грязной лужей стечет по раскаленным московским мостовым в решетчатые канализационные люки.

А в начале июня в сто шестьдесят восьмой «хате» произошло событие, серьезно повлиявшее на судьбы многих ее обитателей…

Уже к концу мая состав постояльцев камеры сильно изменился. Большинство блатных, составлявших окружение Хили, получив после суда свои сроки, отправились на Краснопресненскую пересылку, в сизо номер 3, где их ждали этапы в лагеря и крытые тюрьмы.

На их место пришли новички – в основном первоходы, «закрытые» по банальной бытовухе: хулиганство, мелкое воровство, убийство по пьяни. Дискотеки, рынки, рестораны, школьные выпускные вечера, коммунальные кухни, коих еще немало в Москве, обычно и поставляют в следственные изоляторы подобный контингент.

Шестого июня, в субботу, на сто шестьдесят восьмую заехало сразу пятеро новичков. Накачанные бицепсы атлетов, коротко стриженные головы, низкие лбы неандертальцев, массивные челюсти и булыжное выражение глаз свидетельствовали, что это типичные «быки», которые пудовыми кулаками и интеллектуальной отмороженностью обслуживают самую беспредельную часть российского криминалитета.

(Как выяснилось позже, это были рядовые «пехотинцы» из череповецкой и хабаровской группировок. Еще с начала девяностых десятки групп провинциальных рэкетиров отправились «на покорение Москвы», предлагая наемнические услуги столичным структурам: ореховской, люберецкой, бауманской. – Авт.)

Эта же пятерка молодых бандитов-беспредельщиков сошлась между собой еще на «сборке», выработав единственно правильные, как им самим показалось, стратегию и тактику освоения новой территории.

Новички сразу же повели себя нагло и вызывающе. Один из них, отзывавшийся на кличку Карел, тут же согнал с нижних нар какого-то серого мужика, объявив, что отныне это его место. Замечание Хили о том, что «на хате» спят по очереди, осталось без должного понимания.

– Ты-то сам спишь, когда хочется, – напомнил молодой бандит.

– Мне так положено, – коротко ответствовал «смотрящий».

– А мне почему не положено?

– А потому, что сам ты никто и звать тебя никак, – последовал ответ.

Лицо Карела налилось кровью. Казалось, еще мгновение, и он набросится на Хилю. Однако новичок неожиданно выказал на своей физиономии нечто напоминающее работу мысли, примирительно хмыкнув, произнес:

– У вас свои понятия, а у нас – свои. Мы же не заставляем вас жить так, как хочется нам?

– Еще чего не хватало, – процедил Хиля, неприязненно щурясь.

– …вот и вы своих порядков не навязывайте, – закончил Карел.

– Ты хорошо подумал, прежде чем мне это сказать? – прищурился блатной.

– Лучше некуда, – ответил собеседник, всем своим видом демонстрируя, что разговор закончен.