Современный английский детектив

Из темноты на миг возникло его бронзовое лицо с улыбкой на жёстких, волевых губах.

Эвис вспыхнула и радостно засмеялась в ответ. В моей памяти всплыли слухи о предстоящей свадьбе Эвис и Кристофера. Вот уже два года, как Кристофер влюблён в неё и, подобно многим её поклонникам, не раз бывал близок к отчаянию. По крайней мере мне так казалось, когда я видел их вместе, и я решил, что, если Кристофер наконец добился своего, он этого заслужил. Я ему симпатизировал: мне нравился его живой ум и яркая индивидуальность.

Однако, отдавая должное всем его многочисленным достоинствам, я все-таки испытывал уколы ревности, которую, казалось, давно пора было изжить. Я смотрел на улыбающуюся Эвис и мечтал быть таким, как Кристофер, — цветущим, загорелым, и иметь за плечами всего двадцать шесть лет.

Что ни говори, а они составляют приятную пару, и я твердил себе, что для Эвис гораздо лучше выйти замуж за Кристофера, нежели за Роджера — ведь ещё не так давно Роджер тоже домогался её и делал это со свойственной ему бесцеремонной напористостью. Эвис отвергла ухаживания Роджера, и он одно время мучительно переживал это. Он не привык, чтобы ему отказывали.

Да, я был рад. Вспомнив об этой истории, я посмотрел на Роджера. Он сидел у двери каюты раскрасневшийся, шумный не в меру, и даже мысль о возможном союзе между ним и Эвис казалась кощунственной. Я знал о его растущей известности. Он прочно обосновался на Гарлей-стрит и в кругу своих коллег слыл одним из лучших молодых специалистов. Но этого мало для брака. Он был слишком, как бы это сказать, экспансивен для такой девушки, как Эвис. Они были антиподами во всем и, что самое удивительное, оказались двоюродными братом и сестрой, во что я с большим трудом уговорил себя поверить. Во всяком случае, вся эта история, к счастью, была теперь позади. Эвис, насколько я мог судить, предпочла Роджеру Кристофера, а Роджер, оправившись после переживаний, стал снова прежним неунывающим весельчаком. У меня даже закралось подозрение, что эта прогулка на яхте была задумана в знак того, что все снова встало на свои места.

В мои мысли ворвался бас Роджера. Его голос отнюдь не соответствовал моему представлению о том, каким он должен быть у человека с разбитым сердцем.

— Иен, что это ты сидишь надутый как индюк? — прогремел он.

— Задумался, — ответил я.

— О чем это? — спросил Роджер.

— Да вот о том, почему это наш хозяин пухнет как на дрожжах, — сказал я.

Роджер оглушительно захохотал.

— Я, кажется, действительно оброс жирком, — согласился он. — Верный признак того, что душа спокойна. Да, а у нас в компании сегодня новичок. Ты не знаком с молодой особой по имени Тони?

— Ещё нет, — ответил я, — но не теряю надежды.

— Вот она, — Роджер пухлой рукой указал в сторону девушки. — Её привёл к нам Филипп. Это Тони Гилмор.

Я был так поглощён своими мыслями об Эвис, что как следует и не разглядел всю остальную компанию. Когда я вошёл в каюту, я заметил приветливую улыбку Филиппа, но не обратил внимания на девушку, которая сидела рядом с ним на койке, откинувшись к стене.

— Сейчас я тебя представлю, — завопил Роджер. — Тони, это Иен Кейпл. Он живой анахронизм, ему не меньше шестидесяти. Я его пригласил, чтобы отдать дань уважения галантным кавалерам времён короля Эдуарда.

— А я бы не прочь перенестись в эпоху Эдуарда, — ответила Тони низким, чуть хриплым голосом, и я был благодарен ей за поддержку. Эта девушка сразу бросалась в глаза, у неё не было утончённости Эвис, зато она отличалась какой-то своеобразной, вызывающей внешностью. Высоко поднятые дуги бровей под копной волос, отливающих золотом в свете лампы, подчёркивали узкие, миндалевидные глаза, один из которых, как я с содроганием заметил, был карим, а другой — серым; на смуглом лице выделялись ярко накрашенные кроваво-красные губы. Стройную фигурку облегало ярко-зеленое платье, перехваченное на тоненькой талии чёрным поясом. Она сидела, подобрав под себя загорелые обнажённые ноги, а Филипп гладил её лодыжки.

— У Филиппа вкус оказался лучше, чем мы предполагали, — констатировал я, и все присутствующие застучали бокалами о стол в знак одобрения — Филипп был всеобщим любимцем. За всю свою жизнь он палец о палец не ударил и умел только заводить друзей. Кое-как одолев курс наук в Оксфорде, пописывая стишки, играя в любительских спектаклях, а в основном занимаясь пустыми словопрениями, теперь, в свои двадцать пять лет, он фланировал по Европе, бездельничая, как и прежде, и восхищая всех приятностью обхождения. Отец мог ему позволить такую роскошь. Филиппу все прощалось, даже грехи, которых он ещё не успел совершить.

Развалившись на койке, он поглаживал девушке ноги, и я, глядя в его живое, открытое лицо с волнистой прядью волос, упавшей на лоб, готов был встретить смехом любую его проделку, чтобы доставить удовольствие ему самому и его очаровательной Тони, которую он ввёл в наше общество.

Он тут же откликнулся на моё замечание.