Современный болгарский детектив

— Неужели?

— Представьте, да.

Опять достав сигарету, она щелкнула дорогой зажигалкой. Узнать бы еще хоть какую-нибудь мелочь... Разве сейф с драгоценностями не отпирается маленьким ключиком?

— Расскажи мне, как прошел вечер. По порядку. У тебя хорошая память, и этот человек был тебе небезразличен.

— Хотите, чтобы я призналась, что у нас были интимные отношения? Ну хорошо. Было. Но, как говорят у нас в бригаде, прочной сварки не получилось.

— Какова причина?

Она нехотя зевнула, сигарета между ее пальцами потухла.

— Собака и та чувствует, когда ее любят. А я читаю на французском Альфреда де Мюссе. Представляете?

— С трудом. Почему вы делаете вид, что плохо воспитаны?

— Чтобы произвести впечатление. Вот вы уже перешли на «вы», ожидая, что я вам покажу свое настоящее лицо — благовоспитанное. Людей раздражает плохое воспитание. И, засучив рукава, они начинают перевоспитывать. Один мой знакомый — настоящий грубиян, но способный работник — получил изолированную комнату в общежитии. Там он будет размышлять о своем плохом воспитании. А нас, хорошо воспитанных, селят по четыре человека вместе... в назидание.

— Расскажите мне что-нибудь об ужине!

— Тайная вечеря на двоих? Она была самой обыкновенной.

— Например?

— Я кисла в своем белом «мерседесе» на автобусной остановке, шел дождь, стояла мрачная погода, чрезвычайно подходящая для убийства... Я его позвала, и он обрадовался. В такой дождь, говорит, испортится новая шляпа. Он купил новую шляпу, она ему не шла. Тебе нужно жениться, сказала я, чтобы было с кем советоваться насчет покупок.

— Ему понравился ваш «мерседес». Чудная машина.

— Так... Вы ее уже видели? Ни кровавого пятна, ни рваной пробоины от пистолетной пули. Жаль!

— Ну а дальше?

— Мы поругались. Ненавижу, чтоб мною командовали, особенно когда я за рулем. С досады чуть было не наехала на телегу, которая выскочила навстречу. Мы продолжали ругаться с ним, даже когда вышли из машины. А наверху было все в ажуре: цветы, свечи... романтическая, в общем, картина. Я бросила сучья в камин, а он сделал мне замечание, что так огонь не разжигают. Он, мол, знает, как это делается. Разгорелся хороший огонь. Мы сели за стол на двоих, как в каком-то розовом романчике. Тени танцевали, волоча свои лохмотья по стенам. Теперь мне понятно, почему люди видели привидения в далекие, освещенные свечами годы. И ужин был хорош — легкий, но вкусный. Белое вино, а в конце — бренди. Магнитофон в углу, тихая музыка, старогреческая. Мы пили, курили, смеялись. Было клево, но у меня не было настроения. В этот вечер я любила его по-настоящему. Потому что он в отличие от всех мужчин не красовался, не строил из себя дурака, чтобы меня развлечь. По его глазам не видно было, что он втайне ведет счет серебру и фарфору на столе. Сказал только, что картины хорошие и дорого стоят. Рассмотрел их спокойно, с удовольствием, как на выставке. Я ему показала комнаты, ванную, мою спальню. И там я его соблазнила, лично я, под светом уличного фонаря, который горел за окном. Мне понравилось — он не охал, не стонал, как некоторые. Чистое, ровное дыхание, все в норме. Но после этого мы умолкли, и было это неловкое молчание. Ему было неудобно — он ведь почувствовал, что я его люблю. А я поняла, что он меня — нет. Женщины честолюбивы, влюбленные женщины — тем более. Не люблю проигрывать. Мужчины за мною гоняются по самым разнообразным причинам, кто — с фальшивым безразличием, кто — с неприкрытой алчностью. Некоторые объясняются в любви, более практичные говорят открыто: «Послушай, девочка, может, ты меня и не любишь, но со временем все образуется и ты убедишься, что мы созданы друг для друга». Ну и всякое такое. А этот — ничего. Привел себя в порядок, расчесал волосы маленькой расческой, которую вытащил из заднего кармана. Обычный жест, механический, умилительная аккуратность.

— А потом?

Следователь прихлебывал из чашки свой чай. Было холодно и сыро. Он поднял воротник пальто. Эта молодая женщина имела почти все и вполне могла бы быть довольной своей жизнью: гордая осанка, крепкое здоровье, много денег. Наверное, считала себя бессмертной. Любила танцы и спорт. Зарплата шла на карманные расходы. Но вот сидит — поникшая, одинокая, сломленная первой жизненной неудачей, первым человеком, который не скрывал своей независимости и самостоятельности. Какой молодой человек, рассуждал следователь, без трепета сядет в такую роскошную машину?

— А потом? — повторил свой вопрос Климент.

Исполненный сочувствия, он разглядывал ее волосы, как у празднично причесанного ребенка. А может, инженер не важничал, цену себе набивая? Обдумал роль неподкупного и принципиального человека? Был ли он искренним? Или, может, хитрил значительно более осторожно, нежели те юнцы, которые хотели заполучить богачку Теофану?

— Ну а дальше? — спросил Климент снова, вглядываясь в свежее, розовое ее лицо (молодость брала верх над всеми бедами, над всеми неосуществленными амбициями).

— Потом я ему сказала...