Современный болгарский детектив

И скрылась за ситцевой занавеской, где была кухня. Пока она там громыхала и топала, Дима причесывался перед зеркалом, висящим на стене. Евдоким сел с онемевшими коленями — впервые он видел голую женщину. Не в журнале, не на открытке — живую... Ее кожа отражала молочную прозрачность окна, груди пересекали лиловые сосуды, а русые волосы внизу живота были похожи на голову ягненка... Сел, онемевший, перед столом, накрытым салфеткой. Дима смотрел на него в зеркало.

— Что, моя зазноба отняла у тебя разум?

Мог бы сказать «киска», как было у них принято, но не сказал. «Зазноба» прозвучало в его устах как песня, нежно и тепло.

— Она свободная женщина и живет по своим законам. Как космическая звезда. Скоро все будут такими, как она.

Евдоким смотрел на ее босые ступни под занавеской. Она включила плитку, загремела чашками и чиркнула спичкой. Запахло сигаретой. Отдернулась занавеска, и она появилась, закутанная в Димин короткий, выше колен, халат. Чашки были разными и без ручек. Кофе горячим. Она села и не прикрыла открытую грудь. Евдоким смотрел на пол, выскобленный добела.

— Послушай, — сказала женщина и подняла палец. — Она опять!..

Кто-то прошаркал туфлями в коридоре.

— Ефросиния, игуменья. Умерла еще в девятьсот двадцатом году.

Шаги, прошаркав мимо двери, затихли. Евдоким усмехнулся:

— Веришь в привидения?

— Верю?.. В себя. А в ее появлении есть какой-то протест. В монастыре живут мужчины, женщины ходят в брюках.

— А ты прелюбодействуешь в святой обители, — добавил Дима.

Ослепительная улыбка, сверкнувший вдруг взгляд.

— Почему она спряталась в монастыре, как ты думаешь? Ефросиния пишет черным по белому: и сирота я, и обесчещенная, искала силу в господе боге... Кто обесчестил Ефросинию? Мужчины, конечно же...

Она крепко охватила руку Евдокима горячей и сильной рукой.

— Ты очень красив. Знаешь это? И как себя чувствуешь, когда так красив?

Евдоким сжался — казалось, она дотронулась до раны, разъедающей душу.

— Я знаю. — Женщина отпустила его руку. — Ничто не ведет к добру, если чрезмерно.

Дима мыл чашки в мойке. «Она старше меня, — подумал Евдоким, — по крайней мере на два года».

То была последняя его мысль с трезвой оценкой этой женщины. Дальше мысли помчались быстро и страстно, и бесшумно распахнулись окна в жизнь — к солнцу и радости. Он разомлел, опьянел от этого ощущения — впервые, как себя помнил.

— Я получила премию, — сказала женщина. — И приглашаю вас на трапезу.

— Заметано, — сказал Дима. — Сегодня суббота — давайте ее обмоем.

— Выпьем, — согласилась она.

Евдоким вздрогнул от отвращения — ему становилось плохо от одного лишь вида бутылки или рюмки. На улице он засмотрелся на фрески, совсем свежие. Казалось, мастер только что унес свои горшки с красками. Синий цвет переливался в темно-желтый. Под коричневой коркой ржаного хлеба пылали костры преисподней. Черти были черные, а Сатана — ядовито-зеленый, как куриная желчь. Евдоким ему улыбнулся и кивнул заговорщически.

 

Он втиснулся в кабину какой-то машины и попросил подбросить его к ресторану «Приста». Водитель повез было, но, не доехав, остановился.

— Где-то стучит, — объяснил он. — Думаю, спереди...

— Сзади, — сказал Евдоким, прислушавшись.

Шофер обошел машину, присев возле колеса.

— А ведь ты не знаток моторов, сынок... Стучало как раз спереди.

Наконец приехали к ресторану. Евдоким выскочил из автомобиля и осмотрелся — перед освещенным входом скопились легковые машины. Рядом с ними, заботливо ухоженные, цвели розы. Ресторан экстра-класса. Евдоким был в самом своем лучшем — джинсах и белой спортивной рубашке. В заднем кармане хранились последние двадцать левов из месячной зарплаты. Он, конечно, был приглашен на ужин, но в худшем случае мог оплатить свою долю...

Он сразу увидел их — они сидели на террасе в легких креслах, рядом с большим фикусом. Женщина махнула ему рукой, и Евдоким, захватив по пути третий стул, подсел к ним.

— Ждем тебя, — сказала она и ослепительно улыбнулась ему.

Розовое платье на бретельках, голые плечи. Веснушки на лице и на плечах... Дима потел в сером костюме, в накрахмаленной рубашке с галстуком.

Официант шел к ним — нет, к ней, казалось, он хотел пригласить ее на танец. Играли вальс... Она заказала шницели, салаты и газированную воду.

— Не пью, — сказала она, — а ты? Аперитив?

Евдоким скрепя сердце заказал водку. Хотя бы маленькую порцию. В первый раз.

— Я за рулем, — заявил Дима, — а Драга — космическая женщина: не пьет, не ест хлеба и принимает таблетки, чтобы помолодеть.

Она загадочно улыбнулась.

— Я учусь заочно. Электронику изучаю.

Евдоким нервно рассмеялся.

— Электронику?

— Третий год, — кивнула она.

— Прекрасно.

— Вы вправду одобряете? Муж мне запрещал.

— Муж?

Посмотрев с отвращением на запотевшую рюмку, Евдоким спросил:

— А где твой муж?

Она беззаботно описала в воздухе круг.

— Где-то в Болгарии... Я разведена.

— И не думает больше выходить замуж, — сказал Дима, расстегивая воротничок рубашки. Черный, мохнатый, он излучал спокойствие молодого буйвола. — Кроме как за меня, поняла?