Современный болгарский детектив

Климент подал письмо своему уполномоченному и, немного помолчав, затянулся сигаретой.

— Закончилась и эта история, — сказал он. — А девушка не понравилась мне с первого взгляда...

Дело было ясное, как день, невзирая на то, что была темная ночь: второпях инженер схватил Димино пальто, чтобы выскочить куда-то под дождь... На стройке все общее — посуда, одежда, кровать, сбитая из досок.

— А где был Дима?

— Спал вот здесь, на этой кровати, прежде чем заступить на дежурство. Поэтому ничего и не знает.

— А пальто? Он что, так и не хватился его?

— Дима — широкая натура, к своим вещам он безразличен. И Драга такая же.

— Приложить письмо к делу инженера Христова?

Следователь кивнул и неторопливо, нахмурившись, налил себе чаю.

22

Через несколько дней во втором цехе после работы собрались близкие друзья инженера Христова — его заместитель Иван Денев, Драга и Дима, два инструктора и молоденькая девочка, представительница рационализаторского бюро, проявившая себя талантливой и трудолюбивой сотрудницей.

— Я собрал вас, — сказал инженер Денев, — чтобы сообщить кое-что полезное и чрезвычайно важное для завода, для нашего общего дела. Вы знаете, что наш дорогой коллега инженер Христов погиб, он стал жертвой преступной ошибки, а человек, виновный в этом преступлении, уже находится вне досягаемости наших законов. К сожалению.

Он помолчал и добавил в полной тишине:

— Ничего. И жизнь имеет свои законы. Она не прощает, даже если преступник убежит на край света. Я не оратор, поэтому буду краток: дело Христова на стройке осталось незаконченным. Но это не значит, что время поглотит его, как песок воду. Мы здесь для того и собрались, чтобы решить, как завершить его — как и полагается настоящим людям и коллегам.

— Прежде всего, — сказал Дима, — происходит бесполезная утечка тепла из фильтров. Просто сердце разрывается.

— Где Юруков? Я послал за ним.

— Вот он я. Занят был, потому и опоздал.

— Нет более важной работы, чем здесь, сейчас.

Ошеломленный Стамен Юруков сел немного в стороне, пригладил влажные волосы — видно, успел забежать в душ.

— Предлагаю и бай Стамена включить в нашу группу. Он-то знает печь снизу доверху.

— Нет, братцы, — быстро проговорил Юруков. — Ни в какие группы меня не включайте. Меня в профсоюз позвали — буду о людях заботиться.

— Зачем тебе профсоюз? Спокойной жизни захотелось?

— Какой это покой, вы что... Будем сколачивать молодежные бригады.

— А в свободное время?

Стамен двумя пальцами достал из кармана смятую пачку сигарет, закурил под напряженными, выжидательными взглядами. Вдоволь насладившись ощущением своей значительности, веса своего в коллективе, сказал:

— Забот — тьма.

— А мы что, по-твоему, беззаботные? — фыркнул Дима и оглянулся на Драгу.

Но та, не обращая на него внимания, шепталась о чем-то с инженером Деневым.

— Предлагаю, — сказала она, оглядев присутствующих, — организовать черную кассу. Нам скоро средств понадобится — ой-ёй-ёй сколько. Отдел рационализации ведь не раскошелится, пока мы не удостоверимся в результатах наших экспериментов. Так что — кто «за»?

— Согласен, — сказал Дима, ловя ее взгляд.

— А ну, дочка, — сказал Юруков, — напиши-ка мою фамилию: половину расходов беру на себя.

— Ты подумай, — засмеялся Денев. — Не много ли?

— В самый раз, — отрезал Стамен. — Другие жизнь свою отдают за то, что им дорого, а тут — деньги, тьфу...

Расходились без шума и смеха, как обычно бывает после собрания. И каждый пошел своим путем, который, в сущности, был один для всех, — к городу, распростершему два новых, ослепительно белых на солнце крыла.

Владимир Зарев ГОНЧАЯ

© Владимир Зарев, c/o Jusautor, Sofia, 1986

Перевод Ольги Басовой

Глава первая

1

Я понимаю, что мое прозвище — всего лишь метафора, но чувствую, что в этой метафоре сокрыты и ирония, и неприязнь. Если мне удастся разгадать тончайший ее смысл, я, наверное, стану понятнее сам себе, узнаю нечто такое о своей подлинной сути, что давно известно другим... Так постепенно мною овладевало то тревожное любопытство, которое испытывает больной к выписанным лекарствам.

И вот после того, как я просмотрел одну специальную книгу о собаках, мне стало ясно, что гончая принадлежит к особой породе и отличается удивительным упорством в преследовании зверя. Ее нервное возбуждение во время охоты настолько велико, что в сочетании с упорством достигает почти полной бесстрастности. Гончая не испытывает ненависти к зверю, которого гонит, она просто подчиняется природному инстинкту, и в поимке заключен смысл дарованной ей жизни. Эта собака навечно обречена природой преследовать и ловить. Выражаясь современным языком — это ее карма.