В то время Вуд начал играть и экспериментировать со всеми большими машинами, включая и гидравлические прессы. Он очевидно не хотел беспокоить свою мать и не рассказывал ей о своих опытах и опасных приключениях. Он играл на заводе только после школы и в субботу, потому что мать в это время посылала его в школу мистрис Уокер, а потом - в школу другой незадачливой леди, старой девы, мисс Вестон. Главное воспоминание Роба о мистрис Уокер о том, как двое из старших мальчиков заперли ее в уборной, которая выходила в школьный зал. Когда она была выпущена из ужасного заключения, она указала пальцем на двух братьев, виновников несчастья, и сказала перед всей школой:
"Малькольм и Исаак, соберите ваши книжки, идите прямо домой и никогда не возвращайтесь в эту школу".
Мальчики уложили учебники, а потом один из них обернулся на ходу и сказал:
"Мистрис Уокер, триста пятьдесят долларов выходят от вас прямо в дверь". Оба они, конечно, вернулись через два или три дня.
Сообщения мистрис Уокер о юном Роберте, если и не такие скандальные, были совсем неутешительны. Она говорила, что мальчик невнимателен, почти туп, и что его мысли почти всегда "блуждают где-то в стороне".
Где они "блуждали", когда он не был поглощен заводом Стэртеванта или взрывами самодельных бомб, доктор Вуд рассказывает сам. Рассказ несколько сбивает нашу хронологию, но помогает обрисовать общую картину.
"В школе у нас не преподавалось никаких наук, хотя было что-то, что называлось у мистрис Уокер ботаникой, когда мне было восемь или девять лет. Я ненавидел эту ботанику и гораздо хуже успевал в ней, чем в других предметах. Она состояла из чего-то, что называлось определением цветов. На парту тебе клали цветок, и предполагалось, что. ты найдешь его название, разыскивая его в ботанической книге, где разные части цветка: чашечка, венчик, тычинки и пестики, были расположены в таблицы. Надо было найти сверху вертикальную колонку и потом следовать по ней вниз до соответствующей горизонтальной, где находится ссылка на другую страницу таблиц, на которой надо было опять повторять все с самого начала. Действительно, можно было все же добраться до названия цветка в конце концов, если знать, как это делается, и не путаться. Это интересовало меня - так же, как интересуют кроссворды в настоящее время. В девять или десять лет я заинтересовался, как теперь ее можно бы было назвать, физиологией растений - сажал, например, желудь или боб, и когда он прорастал, переворачивал его вверх ногами и смотрел, что из этого выйдет; или же брал пыльцу с яблони и помещал в рыльце цветка груши и производил другие странные эксперименты с перекрестным опылением. Я научился срезать зимой ветки, опускать их в банки с водой и ставить на солнце и смотреть, как набухают почки и появляются листья; поливал растения красными чернилами, чтобы исследовать, станут ли от этого белые цветы красными; сажал семена в цветочные горшки, закрывал стеклом и ставил на солнце, и был очень рад, когда заметил, что если поднять стекло и понюхать - пахнет точно так же, как в оранжерее Стэртеванта.
Отец дал мне очень хороший микроскоп и толстую книгу Карпентера о микроскопии. После этого у меня начались экскурсии, с которых я приносил экземпляры из луж и ручьев, в стеклянных банках - чтобы рассмотреть их под микроскопом. Микроскопия в то время была "наукой", которая изучала любую вещь, лишь бы она была достаточно маленькая. Даже в настоящее время в Англии существует Королевское Микроскопическое Общество - и я состою его почетным членом. Я изготовлял препараты и менялся с другими энтузиастами этого дела - у меня были корреспонденты почти во всех штатах. Одно время я даже посылал почтой живые экземпляры обитателей воды в маленьких пузырьках с водой в обмен на готовые препараты. Мой отец считал, что научит меня по-настоящему ценить деньги, заставляя меня "зарабатывать" на карманные расходы с раннего детства [В записях Вуда содержится история того, как отец (когда Роберту было 13 лет) взял его в Бостон и купил ему за 100 долларов, или еще дороже, высокий мужской велосипед "Колумбия". Вуд настаивал, чтобы я обязательно поместил эту историю, а я хотел ее пропустить. Его просьбы о включении этого рассказа в книгу не повлияли на меня. Вот что он писал мне: "Оправданием велосипеда "Колумбия" будет - показать черту, унаследованную мною от отца, который в денежных делах соединял в себе новоанглийскую бережливость и гавайскую расточительность. Меня в юности учили беречь пенни, но не волновались, если я швырял долларами - даже если я ими не располагал сам. Гертруда говорит, что я всегда езжу на короткие расстояния и один в жестком вагоне, а когда мы с ней отправляемся, вместе в Калифорнию заказываю отдельное купе в лучшем экспрессе".