Современный чехословацкий детектив

— Наверно. Это кабинет поручика Шлайнера.

— Что вас еще интересует? — Она положила свободную руку на колено, обтянутое зеленой тканью. И тем убила трех зайцев: привлекла внимание к этой части своего тела, продемонстрировала красивую руку и одновременно создала эффектное произведение искусства — натура подобрана со вкусом: смуглая, сияющая золотом рука с красными ногтями на зеленом фоне.

Экснер оценил это и усмехнулся.

— Для чего вам понадобились деньги, пани Медекова? — спросил он тихо и доверительно.

— Ага! Понимаю. Вы неплохо осведомлены, пан капитан. На налог с наследства, на то, чтобы выплатить родственникам их долю, и так далее. На что вообще человеку нужны деньги.

— Ваш брак гармоничен?

— Не больше и не меньше, чем любой брак, длящийся уже почти пятнадцать лет.

— Должна быть серьезная причина, если историк искусства распродает часть своего собрания.

— Конечно. По этому поводу нам пришлось многое объяснить друг другу.

— И каков же был результат?

— Вы слышали. Пан Прушек получил картины на комиссию.

— Только вот хватит ли этого, — вздохнул Экснер. — Разные бывают у людей запросы — и больше и меньше. Иной раз слышишь о женщинах с весьма большими запросами.

— Вполне возможно, — процедила она брезгливо, будто речь шла о раздавленном пауке, — что я из числа самых требовательных. Но вас это не должно интересовать, не так ли?

— Почему же, — произнес он чуть ли не с робостью. — При определенных обстоятельствах...

— Каких?

— Убийство, пани Медекова, вы разве не знаете?

Она усмехнулась, глядя на Экснера, — так умудренный жизненным опытом человек смеется над глупым играющим щенком.

— На субботний вечер у меня алиби. В Праге. Достаточно?

— Но у вашего супруга алиби нет, пани Медекова.

— Очень печально, — проронила она все с той же усмешкой. — Со мной он не был, товарищ капитан, совершенно точно. Равно как и я с ним. Вплоть до вечера в воскресенье.

— Он попал в неприятную ситуацию.

— Мой муж? Он и раньше попадал в неприятные ситуации. Он исследователь.

— И вас ничуть не трогает, что ваш муж в беде? — сурово спросил капитан Экснер.

Она прикрыла глаза.

— Этой беды с ним быть не может, — медленно отчеканила она. — Ведь что бы там ни было, а он никогда и никому не способен даже в зубы дать. Не то что убить.

— Вы здесь задержитесь?

— Вы хотите, чтоб я задержалась?

— Да. Можете пока обдумать свои показания. Не помешает, если они будут содержательнее нашего разговора.

Она встала.

— Пойду подышу свежим воздухом, пан капитан.

117

Маэстро Матейка установил этюдник в удобном месте, сбоку от оранжереи. Высокая застекленная стена причудливо выгнулась — деревянные рамы покоробились от непогоды.

Утреннее солнце бросало на стекла странные блики, и они — вместе с отражениями заморских деревьев внутри — напоминали полотна сюрреалистов и кубистов.

— Любопытно, — произнес за спиной Матейки Михал Экснер.

Маэстро Матейка выронил кисть и слабо вскрикнул.

— Простите, я не хотел вас напугать, — извинился Экснер.

— Нет, нет. Ничего, все в порядке. — Художник поднял кисть, руки у него слегка дрожали. — Все в полном порядке. Я как-никак человек пожилой. Да, здесь красиво. Я ведь говорил вам, что уже давно собираюсь писать оранжерею.

— Пожалуй, страшновато даже, — проговорил капитан Экснер. — Как сверкает... и эти выпуклости. А за стеклами еще и пальмы! А в общем-то, искусство должно вызывать страх или радость, правда, маэстро? — добродушно добавил он.

— Как сказать...

Потом они больше получаса молчали. Матейка охрой и зеленью подготовил основной тон.

Экснер вздохнул.

— Да, непростое это дело — живопись.

— Скучно стало?

— Нет. Я никогда не скучаю, маэстро. Скучают дураки. Кто любознателен, тому скучать некогда.

— Вы хотите сказать, что вы не дурак и что вы любознательны?

— Какой дурак скажет о себе, что он дурак?

— Тоже верно.

Михал Экснер откашлялся.

— Послушайте, маэстро, вы ведь сегодня шли вовсе не писать? Вы хотели посмотреть, что делается у мельницы. Весь город только об этом и говорил.

— Вы ясновидец. Что ж, не вам одному свойственна любознательность.

— Мелочи я всегда угадываю. Когда дело касается глупостей, мне все ясно как день. А вот важные вещи от меня частенько ускользают. Ужасно не везет порой.

— При вашей профессии это большой минус, да? — заметил маэстро Матейка.

— Да, — хмуро признал капитан Экснер. — И как раз здесь, в Опольне, у меня возникла сложность...

— А в чем дело?

— Видите ли, я хотел бы знать, маэстро... — Экснер замолчал.

Войтех Матейка продолжал тщательно наносить краски на холст.

— Что же вам неясно в Опольне?

— У пана Рамбоусека наверняка были дома деньги. Много денег.

— Наверняка, молодой человек.

— Я никак не могу решить одну задачу, маэстро.

— Какую?

— Куда вы их спрятали? — произнес Экснер задумчиво.

118

У Войтеха Матейки дрогнула рука. Он поднес кисть к палитре.

Рука успокоилась.

— Не понял...

— Я спросил вас, маэстро, куда вы спрятали деньги Болеслава Рамбоусека, — сказал Михал Экснер очень спокойно.

— Какие деньги? — удивился Матейка. — Никаких денег он мне не давал.