Современный детектив. Большая антология. Книга 12

Жильцы дома тоже по очереди поздравили меня после того, как два констебля увели убийцу. Особенно красноречивым оказался Даррел Уильямс; он порывисто пожал мне руку и поблагодарил за помощь. Увидев их с Сесилией Олесен, довольных и счастливых, я на миг ощутил то же, что, должно быть, чувствовал Оленья Нога в 1944 году, когда спас жизнь малышки Сары, — поистине, плох тот ветер, который никому не приносит добра.

Моя радость не уменьшилась, когда ко мне подошла улыбающаяся Сара. Она тепло обняла меня и прошептала, что Патриция хочет как можно скорее вернуться домой. Нам удалось уйти лишь через пятнадцать минут, после того как я приказал всем разойтись и намекнул на «завершающие следственные действия».

Естественно, я испытывал облегчение и душевный подъем, когда наконец сел в машину вместе с Патрицией, и все же на обратном пути на заднем сиденье царило неестественное молчание. Хотя именно Патриция сохранила присутствие духа во время нашего визита к Андреасу Гюллестаду, произошедшее сказалось на ней. Первую половину пути она сидела совершенно неподвижно. Я несколько раз заговаривал с ней, но она сухо отвечала, что очень устала и ей нужно время, чтобы переварить случившееся. Она попросила меня приехать к ней назавтра в полдень. Обещала угостить меня хорошим обедом и ответить на оставшиеся вопросы. А пока посоветовала мне говорить о деле лишь в общих чертах и свести ее роль к минимуму, особенно общаясь с журналистами. Я, конечно, с легким сердцем обещал выполнить ее просьбу.

Мы расстались в подавленном настроении. Однако, когда Беате открыла дверь и вкатила коляску в дом, Патриция едва заметно улыбнулась и поблагодарила меня за «особенно интересную и познавательную вылазку в город».

Весь остаток дня я докладывал коллегам и журналистам о сенсационном завершении дела. Игнорируя вопросы о подробностях ареста, я подтвердил, что убийца во всем признался, и вкратце пересказал его историю. Меня осыпали комплиментами и похвалами, особенно за то, что я втайне продолжал расследование после убийства Конрада Енсена. Начальнику я отчитывался пятнадцать минут и роль Патриции свел до минимума: я даже не упомянул, что она присутствовала при аресте. Он назвал меня «гордостью управления» и трижды пожал мне руку. В канун Пасхи я лег спать, уже не беспокоясь за свою будущую карьеру и за то, что напишут в газетах во вторник.

День одиннадцатый. Подведение итогов и выводы

1

Как, возможно, вспомнят наблюдательные читатели постарше, громкого судебного процесса по делу об убийствах в доме номер 25 по Кребс-Гате так и не было. 14 апреля 1968 года, в пасхальное воскресенье, меня разбудил телефонный звонок. Начальник тюрьмы Реманд в Осло сообщил, что Андреас Гюллестад только что обнаружен мертвым в своей камере.

Я сразу же поехал в тюрьму, где начальник с сокрушенным видом рассказал, что случилось. По прибытии арестованный вел себя вполне спокойно, и они не увидели необходимости в дополнительных мерах. Андреас Гюллестад попросил бумагу и ручку, чтобы написать более подробное признание, которое, как он надеялся, поможет следствию. Очевидно, за письмом он засиделся допоздна, так как на столе в его камере лежали три страницы, исписанные убористым почерком, и карта на двух страницах. Но утром, когда ему принесли завтрак, оказалось, что он лежит на койке мертвый, с улыбкой на губах.

Вот что он написал:

«Осло, 13 апреля 1968 года.

Инспектору уголовного розыска Колбьёрну Кристиансену — и всем, с кем он пожелает поделиться.