Современный детектив. Большая антология. Книга 12

Я посмотрел на карту и понял, что Патриция имела в виду. Несмотря на то что ее рисовали наскоро, она оказалась и информативной, и изящной. Передо мной была работа человека с замечательной геометрической памятью и большим художественным талантом.

— Сама мысль о карте подсказывает, что Андреас Гюллестад — не совсем злодей, лишенный человеческих чувств. И все же, несмотря на свои таланты и добрые намерения, в шестнадцать лет он убил молодую женщину, мать маленькой девочки. В его поступке повинны и война, и предательство Харальда Олесена. Целых двадцать лет после войны он жил как человек-муха. Он только тем и занимался, что скрывал свою мрачную военную тайну, боролся с воспоминаниями о трагедии и взращивал в себе ненависть к человеку, сделавшему его убийцей. В конце концов, от одиночества он не справился с напряжением и убил еще двух человек, а затем и себя самого. — Патриция уныло выпустила дым в мою сторону. — Не пойми меня неправильно. Было не только справедливо, но и совершенно необходимо, чтобы его поймали и арестовали. В цивилизованном обществе убийство никогда не должно оставаться нераскрытым и безнаказанным. Но то, что все закончилось именно так для крайне одаренного юноши, который во время войны после гибели отца добровольно предложил свои услуги Сопротивлению, — в самом деле гораздо большая трагедия, чем кончина Харальда Олесена.

Я сидел молча и не возражал ей. Да мне и нечего было сказать. Неожиданно мне захотелось выйти на свежий воздух, где не пахло бы дымом.

Патриция, однако, еще не закончила.

— Наверное, во мне сейчас говорят разочарование и недовольство своей несостоятельностью!

Тут мне пришлось возразить:

— Ничего подобного! На самом деле именно благодаря твоим невероятным усилиям нам удалось вычислить убийцу, а потом и арестовать его.

Патриция бегло улыбнулась, но тут же подняла руку, останавливая меня.

— Спасибо и на том. Очень благодарна за то, что позволил мне участвовать в таком волнующем, интересном деле. Но твое признание моих интеллектуальных способностей не умаляет горькой правды: я сама стала человеком-мухой.

Я сидел, словно прикованный к месту. Патриция дважды затянулась и продолжала:

— Это не вчера произошло, так что ты совершенно ни причем. Я уже давно стала человеком-мухой, но все поняла до конца только вчера. Сидя здесь, я люблю думать, что мой разум и все остальное так же совершенно, как до несчастного случая. Но это не так — и так, как было, уже никогда не будет. Вчера я чувствовала себя черепахой: голова ясная, но ноги не двигаются. Я не могла бы спастись, если бы что-то пошло не так, как надо. Несмотря на интересные впечатления и новые знакомства, весь вчерашний день стал для меня кошмаром, начиная с того времени, когда я покинула эту комнату, и до того, как сюда вернулась. Ночью мне три раза снился сон о том, что произошло в квартире Оленьей Ноги. Я просыпалась в ужасе, потому что конец не был счастливым. Первые два раза он меня убивал. В третий раз дом взлетал на воздух, и все успевали выбежать, а меня разрывало на куски вместе с инвалидным креслом… — Патриция смяла в блюдце вторую сигарету, но еще дважды тянулась за новой, прежде чем нехотя продолжила, так и не закурив: — Восемь дней назад я попросила отца позвонить тебе, потому что думала и надеялась, что еще сумею что-то изменить там, за пределами четырех стен. Кое-что мне действительно удалось, но вместе с тем подтвердились и мои страхи: я больше не принадлежу к реальному миру. Так что придется мне оставаться здесь, в моем призрачном мирке, и надеяться, что время от времени мне удастся помочь тебе и как-то повлиять на то, что творится за стенами моего дома.

Я ошеломленно посмотрел на нее. Патриция закурила очередную сигарету и выпустила колечко дыма.

— Я больше никогда никуда с тобой не пойду, но, если тебе попадется дело, в котором понадобится мой совет, ты всегда можешь позвонить мне или прийти сюда, — пояснила она. — При одном условии: я не хочу никакого официального признания, и ты должен как можно меньше говорить о моем участии и моих советах.

Мы с ней пожали друг другу руки. Все было хуже, чем я надеялся, и гораздо лучше, чем боялся. В голову закралась страшная мысль: возможно, мне не удастся и дальше изображать умного и проницательного инспектора уголовного розыска, если я лишусь советов Патриции. Увидев, какие чудеса продемонстрировала Патриция в этом расследовании, я понял: трудно представить дело, которое она бы не раскрыла. Но то, что ее роль не следует обсуждать на публике, вынужден признать, мне очень понравилось.

После ее маленькой вспышки мы несколько минут посидели молча. Потом Патриция позвонила Бенедикте — или в воскресенье у нее работала Беате? Я давно перестал следить за тем, кто из них когда работает. Я понял: наняв двух молчаливых близнецов горничными, Патриция поддерживала стабильность своего мира.