Современный детектив ГДР

— Итак, что вам угодно?

— Я хотел бы дать одному человеку возможность услышать ваш голос.

— Как-как?

— Мы нашли свидетельницу, которая полагает, что слышала ваш голос, причем отнюдь не в больнице. Но поскольку она не совсем уверена, мы решили устроить эту пробу.

Николаи сорвал с шеи фонендоскоп и швырнул на пол, еще немного — и он начал бы топтать его ногами.

— Черт подери! — взревел он. — Вы решили свести меня с ума. Всякой наглости есть свой предел. Сколько раз я должен вам объяснять, что провел всю ночь в клинике и ни на минуту из нее не отлучался. Любой тупица давно бы это усвоил.

— Вот именно, — невозмутимо отвечал Крейцер. — Это и есть нужная интонация. В тот вечер свидетельница слышала спор.

Николаи запустил руки в волосы и рухнул на стул, который стоял возле зеркала.

— Чего вы, собственно, добиваетесь? — прохрипел он. — Хотите упечь меня в психиатрическую лечебницу?

— Доктор Николаи, поймите наконец, что мы должны руководствоваться только фактами. Не пытайся вы с самого начала ввести нас в заблуждение, возможно, дело сейчас выглядело бы иначе. А теперь одну минуточку! — Крейцер вышел в приемную и затворил за собой дверь.

— Узнали голос? — спросил он у фрау Оверман.

Та кивнула.

— Думаю, да. Интонация и сама манера говорить такая же, что и у позавчерашнего посетителя.

Крейцер снова вернулся в кабинет.

— Фрау Оверман, квартирная хозяйка фрейлейн Альвердес, сказала мне, что, по ее мнению, именно ваш голос она слышала позавчера между двадцатью и двадцатью одним часом в комнате у фрейлейн Альвердес. Что вы на это ответите?

Николаи прижал ко лбу стиснутые кулаки.

— Нет, нет и еще раз нет! — вскричал он. — Это заговор. Я не был в Вильгельмсхорсте, я не разговаривал в этот вечер с Бригиттой. Я никого не сбивал. Почему бы вам не спросить у самой фрейлейн Альвердес?

— Уже спрашивал.

— А она? — Николаи прерывисто дышал, и лицо его выразило тревожное ожидание. — Она что сказала?

— Она утверждает, что вы у нее не были.

Искаженное лицо Николаи разгладилось.

— Вот видите? Чего же вы теперь хотите? Разве этого недостаточно?

— К сожалению, недостаточно. Фрау Оверман утверждает обратное, а у нас нет оснований меньше верить ей, чем вашей знакомой. Если виновник наезда действительно вы, у вас было полтора дня, чтобы уговориться с фрейлейн Альвердес насчет благоприятных для вас показаний. Она близкий вам человек и, вполне возможно, поэтому решила выполнить вашу просьбу. Ведь такой вариант нельзя исключить. А какие могут быть основания говорить неправду у фрау Оверман, человека совершенно непричастного?

— Теории, теории, — простонал Николаи, — все сплошь теории. Хитроумных вопросов я и сам могу задать сколько угодно. Почему, например, я должен был проявить звериную жестокость и оставить без помощи тяжелораненого? Разве я когда-нибудь в жизни совершал поступки, которые могли бы навлечь на меня подобные подозрения? Я разговаривал по телефону с доктором Эйзенлибом. Он мне сказал, что на дороге стоял густой туман, а велосипедист ехал без огней. При таких обстоятельствах любой может совершить наезд, и вина водителя машины очень незначительна. Способны ли вы придумать мало-мальски разумное объяснение, почему я все-таки сбежал и тем самым до такой степени запутал дело?

— Я не психолог, — отвечал Крейцер, — но я считаю, что каждый человек, особенно в минуту опасности, может совершить поступок, которому трудно подыскать логическое объяснение.

Николаи не глядел на Крейцера, он глядел мимо него, на обои в белую и серебряную полосочку.

— Каждое утро к шести я приезжаю в клинику, — заговорил он погасшим голосом. — Поскольку у нас не хватает врачей, я соглашаюсь даже на ночные дежурства, хотя и по возрасту и по стажу имел бы право отказаться. Теперь поглядите на свои часы. Сейчас без малого семь, а в приемной еще дожидаются двадцать пациентов. Ежедневно двенадцать часов работы, а то и больше. А ведь я мог бы, как делает большинство, лежать на диване с газетой в руках. Иди речь только о заработке, мне за глаза хватило бы и восьми рабочих часов, а тут являетесь вы и утверждаете, будто доктор Николаи бросил умирающего человека без всякой помощи, а сам преспокойно уехал, ах, да что говорить… — Он устало махнул рукой. — Все равно не поверите. Раз вы так убеждены, арестуйте меня, посадите в отдельную камеру, там меня по крайней мере никто не будет терзать.

— В отличие от вас, господин доктор, мы не имеем права выходить из себя, даже если у нас и есть такое желание. Всего доброго.

Крейцер быстро проследовал через переднюю, террасу и садовую дорожку к своей машине. Он усадил фрау Оверман и с силой захлопнул дверцу. Арнольд покосился на него, но свои соображения попридержал.

Обратный путь протекал в молчании. Фрау Оверман они высадили перед домом в Вильгельмсхорсте, Крейцер поблагодарил ее за помощь. Шофер развернул машину и помчал в окружной центр. Рабочий день подошел к концу, а в конюшню лошадь всегда бежит быстрее.