Современный детектив ГДР

Это явно пришлось по вкусу Хебзакеру, он криво улыбнулся, поглядел на Грисбюля снизу вверх и прибавил:

— И за хорошего политика! Это вы забыли!

— Разумеется! — спокойно, но с внутренней злостью признал ассистент. — Это я забыл!

Хебзакер удобно откинулся в кресле и терпеливо поучающим тоном заметил:

— Такие вещи нельзя забывать, господин ассистент! Мои сотрудники этого никогда не забывают, не правда ли, господин Вильденфаль?

И молодой юрист, в первый раз введенный в игру, подтвердил с покорностью ягненка:

— Да, господин Хебзакер, мы этого действительно никогда не забываем! Ведь эти три качества связаны между собой, и только с учетом их можно понять, что вы за фигура!

Грисбюль подумал, что Хебзакер сейчас резко ответит своему юрисконсульту: такое подхалимство трудно было вынести; Грисбюль ошибся.

Посмотрев на него своими маленькими быстрыми глазками, Хебзакер сказал:

— Возвратимся к вашему вопросу, господин Грисбюль! После того как Альтбауэр побывал у меня, я потерял к нему всякий интерес. Вы правы: беседа приняла для Альтбауэра, — он сделал движение рукой, — так сказать, уничтожающий оборот. Он был вне себя от ярости, когда покидал эту комнату, и не помнил вообще ни о чем. Он не знал даже, какую компенсацию получит. Конечно, я составил примерный расчет, но я поостерегся о нем заговаривать. И вот вы, господин ассистент, полагаете, что я, мягко выражаясь, следил за его дальнейшими ходами. Позвольте же вам сказать: нет! Они не имели для меня никакого значения. Старый договор, на который он напирал, утратил силу. Если Альтбауэр что-то и получил бы, то лишь потому, что он кое-что сделал во Франции. Но… — Хебзакер посмотрел на высокий потолок и надолго умолк. В комнате стало очень тихо. Потом он снова взглянул на Грисбюля и сказал: — Но я знал, что Альтбауэр вернется ко мне, потому что деньги нужны были ему, а не мне! Зачем мне было шпионить за ним? Вот в чем штука, господин Грисбюль, и, пошевели вы мозгами, вам это было бы ясно с самого начала. Хотите — поразмышляйте об этом, хотите — плюньте, мне безразлично. — Он встал, вынудив тем самым Грисбюля тоже подняться. Он протянул ему руку, мягкую и вялую.

Грисбюль только и успел вставить:

— Девятнадцатого октября адвокат доктора Марана еще раз осмотрит место преступления. Нас оно не интересует, поэтому восемнадцатого мы снимем печать.

— Поступайте как вам угодно, не правда ли, господин Вильденфаль? — сказал Хебзакер, обернувшись к своему юристу.

— Да, — ответил тот бесцветным голосом, — пусть поступают как им угодно!

Грисбюля выпроваживали, это было ясно, и, покидая здание редакции, он чувствовал себя побежденным.

От темных еловых лесов веяло покоем, и, отравляя воздух бензиновым перегаром, лоскутный коврик неутомимо плыл по серому желобу дороги под мирным бледно-голубым осенним небом в крапинках облаков. Однако покоя на душе у Грисбюля не было. Вообще-то он умел переносить неприятности хладнокровно, но сейчас его разбирала злость, злость на самого себя. Его поездка была оформлена как командировка, результаты ее начальство не очень-то интересовали, и надеялся он только на то, что Гроль находится где-нибудь на Северном море, в Сицилии или — того лучше — в Африке; комиссар имел обыкновение исчезать бесследно. Для своего отпуска, говорил он всегда, он «незаменим». Ассистент надеялся, что до возвращения Гроля все забудется. Портило ассистенту настроение не то, что комиссар потребует отчета об этих разъездах, а то, что ему, Грисбюлю, кажется, не на шутку изменило чутье и что теперь ему придется работать вдвое больше, чтобы наверстать упущенное за эти дни.

6

В Нюрнберге уже началась ежевечерняя пляска огней; волнами катились машины по узким улицам с односторонним движением, сворачивали, останавливались, жезлы полицейских разрезали воздух. Влившись в общий поток и отдавшись воле волны, Грисбюль чувствовал грозившие ему отовсюду опасности, как летучая мышь, он сворачивал, уступал дорогу, тормозил, ехал дальше и думал, закончить ли ему на этом день или заехать в комиссариат и посмотреть, не ждут ли его какие-либо сообщения. Хотя особого желания заезжать туда у него не было, он все же решил это сделать.

Конечно, кабинеты давно опустели, в коридорах было темно, но ассистент ориентировался здесь, как улитка в своей раковине. Он открыл дверь в свой кабинет, щелкнул выключателем, и ему показалось, что сегодня здесь как-то особенно пусто. На его столе ничего не лежало, значит, никаких более или менее важных происшествий не было. Он облегченно вздохнул. Он бездумно отпер средний ящик, выдвинул его и оцепенел.

Ящик был пуст. Он обшарил задние углы: ничего. Сложенные им документы по делу Марана исчезли, и среди этих документов записи, сделанные со слов Метцендорфера.