Современный детектив ГДР

Отряхнув костюм и пригладив волосы, я оглядел себя в зеркало весов-автомата. Может, рискнуть сесть в электричку? Вряд ли они думают, что я уже добрался до Берлина… Правда, у входа на перрон стоит контролер с компостером. А ездить зайцем я не научился.

Придется топать. Я направился по улице, вдоль которой тянулась линия электрички. Поезда с грохотом проносились мимо, освещая меня прожекторами. Улица с двухсторонним движением, автомобили и мотоциклы мчались мне навстречу или обгоняли меня. А я шагал один-одинешенек. Лишь у следующей станции — Шёневайде — опять появились прохожие. Только сейчас я ощутил, что рубашка прилипла к спине.

Впереди пожилая женщина тащила два тяжелых чемодана и битком набитую дорожную сумку. На краю тротуара она обессиленно опустила багаж. Люди проходили мимо, не замечая ее. Что мне стоило помочь ей? Три минуты, не больше. Три минуты из жизни, которой ты еще распоряжаешься, хотя и проиграл ее, проиграл инстанции, лишившей меня свободы.

— Позвольте, я помогу вам.

Женщина с признательностью поглядела на меня, улыбнулась и кивнула в знак согласия. Я даже не заметил, как почти одновременно со мной к чемоданам подошел уличный регулировщик и тоже предложил свою помощь. Он приветливо кивнул мне. Я попытался ответить ему улыбкой, но из этого ничего не получилось. А мне хотелось дружески, от всего сердца улыбнуться этому широколицему добродушному парню.

— Вы так любезны, молодой человек, — сказала женщина, войдя в вестибюль станции. — Извините уж, вам нетрудно будет проводить меня до Восточного вокзала?

Я машинально кивнул, но тут же опомнился.

— К сожалению, не могу: контролер…

Серые глаза на добром морщинистом лице вопросительно взглянули. Она понимающе улыбнулась.

— Ах да, разумеется, я уплачу.

Я покраснел — она, конечно, сочла меня мелочным и стал придумывать объяснение. Надо что-то соврать, и какое значение имеет правда в моем положении?

— У меня украли пальто. В пивной. А в кармане бы бумажник.

— Вы приезжий? — Женщина торопливо полезла кошельком.

— Нет, нет. Я живу возле Фридрихштрассе, — совсем запутался я.

Пробормотав извинение, женщина оставила меня с чемоданами и пошла к кассе. Вернувшись, она сунула мне карман билет. На Восточном вокзале, где мы вышли, я поставил чемоданы на перрон. Она вложила мне в руку пятимарковую бумажку и еще раз извинилась.

— У меня есть сыновья, двое, — сказала она улыбаясь. — Если вдруг с ними случится такая же беда, их тоже кто-нибудь выручит.

Она кивнула мне на прощание. Я вошел в вагон электрички. Двери захлопнулись. Противный звук для слуха человека, побывавшего в тюрьме. Милая, добрая мамаша, если б ты знала…

Фридрихштрассе. Что же дальше? Не успеваю оглядеться, как немногочисленные пассажиры исчезают с перрона и я остаюсь на нем один. Нет, не совсем один. Здесь еще полицейские и таможенники. Ну почему я не сошел станцией раньше! Спасаясь от пытливых взглядов, спускаюсь в кассовый зал. Здесь полно народу, толкаются, спешат, просто околачиваются. Надо быстрее смыться и перейти на Запад.

Протиснувшись к выходу, я сворачиваю направо, затем еще раз направо и топаю по какой-то улице. На углу питаю табличку: «Фридрихштрассе». До границы отсюда недалеко. Если бы она была открыта… но ведь сейчас тысяча девятьсот шестьдесят пятый год!

Пересекаю широкую улицу: Унтер-ден-Линден. Ярко горят витрины. Прохожих мало. Обхожу освещенные места, однако назойливые фонари преследуют меня на каждом шагу. На следующем перекрестке сворачиваю с Фридрихштрассе. Тротуары тут еще пустыннее. Вокруг высокие здания, которые оживают лишь днем. Безлюдье угнетает меня. Такое чувство, будто ты весь на виду и покуда спрятаться.

Опять ныряю направо. Сверкающие огни. Изредка проезжают машины. Слева пустырь. Предупреждающие знаки: «Пограничная зона». Мысленно пытаюсь проникнуть туда. Там меня ждет свобода. Но какая? Я оглядываю новостройки Унтер-ден-Линден, ярко освещенные фасады, дальше виднеется стройплощадка на Маркс-Энгельс-платц. Перед внутренним взором, как на киноэкране, возникает страна, по которой я проехал, новые города, новые заводы, школы, больницы, детские сады… родина. В горле застревает комок. Я стискиваю зубы.

Разве я не причастен ко всему этому? Разве я не готов был защищать родину? Не давал присягу в Народной армии?

От вопросов закружилась голова, я не мог на них ответить… Вернее, не хотел, уклонялся от ответа, потому что было стыдно произнести его… Это измена, предательство, хотя… Черт возьми, что я предаю? Родину, которая распахивает передо мной лишь тюремные ворота…

Впереди улицу пересекла патрульная машина. Страх гнал меня дальше. Это же Унтер-ден-Линден! Слева Бранденбургские ворота и… полиция.

Да что я — спятил? Скорее прочь отсюда!