Современный финский детектив

В кухню вошел Меэттянен и очень медленно закрыл за собой дверь — он был здесь самым старшим и держался с достоинством человека, привыкшего всем руководить. Он подошел к женщине и похлопал ее по плечу:

— Послушайте-ка, голубушка. Я советую…

— Прекрати! — вспыхнул Харьюнпяа. — Пошли сюда людей. Ее надо доставить к врачу.

Меэттянен отскочил и спросил одними губами:

— Она сумасшедшая?

— Она — нет. Но кто-то из нас сумасшедший…

На лице у Меэттянена выразилось недоверие — он не понял, на кого или на что намекает Харьюнпяа, но все-таки сказал:

— Хорошо. Я пришлю кого-нибудь из своих ребят…

Потом подошел к двери, остановился, держась за ручку и явно испытывая не то затруднение, не то смущение. Несколько раз потерев подбородок, он наконец решился:

— Я еще давеча хотел попросить — еще до того, как выяснилось, что покойник — полицейский… Но теперь и тем более… Когда будут давать материал для газет… может быть, там можно было бы упомянуть, что убийц поймал сотрудник полиции порядка. — Меэттянен махнул рукой и усмехнулся. — Моего имени называть не надо… Я просто к тому, что всегда пишут: уголовная полиция поймала — и слава не раз доставалась не тем, кто ее заслужил.

6. УБИЙЦЫ

Харьюнпяа почти бежал по серому коридору Полицейского управления. Он уехал с Малого порога сразу, как только группа Меэттянена взяла на себя заботу о женщине. В буфете оперативных работников было более чем достаточно, зато, похоже, в Управлении некому было ни встретить, ни допросить преступников. Он оказался прав — в Управлении находился только беспокойно шагающий дежурный Ляхтеэнмяки, которому едва удавалось удерживать в разных комнатах явившихся сюда «свидетелей».

Кандолин заперся у себя в кабинете и стучал на пишущей машинке, с помощью черного кофе ему с трудом удалось привести в чувство главного свидетеля — Кауранена.

Харьюнпяа свернул за угол, толкнул дверь и попал в другой коридор, ведущий к лифтам. В конце его стоял Хиетанен, по прозвищу Шаровая Молния. Он колотил кулаком по укрепленному рядом с закрытой стальной дверью механическому пропускному устройству — утыканному кнопками и мелькающему огнями.

— Черт, черт, черт!

— Шар!

Шар обернулся. На голове у него были наушники, от которых к микрофону у губ тянулись провода; от резкого поворота головы проводок просвистел в воздухе и, как хлыст, ударил в стену.

— Тимппа! Эта чертова штуковина не работает! Завтра я объясню Бакману, куда он может ее засунуть…

— У тебя не та карточка.

Шар выдернул пропуск из регистратора.

— Что за чертовщина, и вправду… — Это был не пропуск, а банковская или какая-то другая карточка с его фотографией. — Вот почему она не лезет. Я впопыхах и не заметил.

Харьюнпяа сунул свою карточку в отверстие и стал набирать секретный код — посторонний не смог бы продвигаться по Полицейскому управлению. Здесь повсюду секретные замки — только в уборную можно попасть с ригельным ключом. Желтый свет сменился зеленым, сигнал звякнул, Харьюнпяа вытащил карточку и распахнул дверь. Они вошли на первый этаж тюрьмы, там было пусто, на содержание дежурных не хватало средств. Оба остановились, поджидая лифт.

— В «садок»? — спросил Харьюнпяа.

— Да. Им понадобился переводчик.

— Этим убийцам?

— Не притворяйся, будто ты не в курсе дела. Небось не хуже моего знаешь, что это цыгане. Каждый раз, как только дело доходит до чего-нибудь серьезного, они ничего, кроме своего языка, не понимают, черт его знает, как он там называется. Того и гляди — потребуют признать его третьим государственным языком[13]…

— А ты?..

— Нет. Два-три слова знаю, остальное…

Шаровая Молния распахнул полы пиджака. За поясом торчала черная ручка резиновой дубинки.

— Вот мой толмач. Убийц полицейского он живо научит даже на санскрите говорить, можешь быть уверен.

— Бога ради, не надо…

Харьюнпяа притронулся к рукаву Шаровой Молнии, но тот резко отдернул руку, совсем как Валпури, когда она еще вдоволь не накапризничалась. Но Шар не капризничал — он смотрел куда-то в потолок, Харьюнпяа заметил, что он прячет глаза.

Лифт остановился, они вошли и оказались в окружении серых металлических стен, словно в консервной банке. Лифт стал опускаться; глазок наблюдателя следил за пассажирами сверху, и кто-то где-то видел, как выглядят их макушки, только то, что происходит в мозгу, оставалось для него тайной.