Современный грузинский рассказ

— На, затянись, Рыжик. Что, не хочешь?

— Он не курит, — сказал Резико.

— Я не курю, — подтвердил Рыжик.

Вот и все.

Так проводили время ребята, купались, выходили на берег, обсыхали, снова бежали к воде и снова загорали, К полудню выкурили все папиросы и проголодались. Часть компании разбрелась по домам, а остальным было лень идти.

— Мировые арбузы были сегодня на базаре… — вспомнил Резико, сплевывая по привычке.

— Не врешь?

— Каждый пуда по два…

— До чего я люблю арбузы, — вздохнул толстый мальчик. — Наши еще не поспели…

— Мы тоже только облизнулись, — успокоил его Резико.

— У Нодара арбузы что надо, они каждое воскресенье загоняют на рынке по целой арбе…

— Ну? — встрепенулся Резико и поднял глаза на низкорослого, обритого наголо парнишку, который это сказал. Задумался. Ребята продолжали болтать. Рыжик купался поодаль в одиночестве, потому что плохо плавал, а где купались все, ему было с ручками. Когда ребята спускались к воде, он всегда уходил подальше и купался один. Когда все выходили на берег, он присоединялся к этой ораве и вместе со всеми катался по песку.

Резико сидел и думал. Ребята болтали. Рыжик вылез на берег и лег на солнце. Припекало. Делать было нечего. Резико уже надоело здесь, он натянул трусы и сказал:

— Кто любит арбузы и, умеет бегать, за мной…

И даже не обернулся, пошел по тропинке. Рыжик, как был мокрый и перемазанный, поспешил за ним, натягивая на ходу трусы. Ребята всполошились:

— Ты куда, Резико?

Резико не ответил, не замедлил шага, он шел, насвистывая и сбивая прутом гроздья бузины. Тогда двое ребят — тот, который говорил, что любит арбузы, и второй, наголо обритый, — оделись и поспешили за Резико.

Резико остановился у моста, подсекая прутом траву. Ребята подбежали, а он, не обращая на них внимания, продолжал насвистывать и махать прутом.

— Куда тебя понесло? — поинтересовался толстяк.

— Ты оставайся, — сказал Резико, — где тебе бегать?

— Мне-то? — оскорбился толстяк. — А ну, погляди…

И он помчался изо всех сил к реке и сразу же обратно.

— Видал, как я умею? — похвастался он, еле переводя дух.

— Ладно, айда, — смилостивился Резико. — Если словят, смотри, надают по всем правилам.

— Не бойся, не поймают.

— Тогда пошли на бахчу Нодара, у них арбузов навалом.

Толстый был добряк и, видимо, почувствовал угрызение совести.

— На бахчу Нодара? — заколебался он. — Ага.

— Он же наш товарищ!

— Другой раз не будет швырять песком в друзей, — ответил Резико.

Толстый хоть и был добряк, но любил поесть, поэтому и не стал возражать.

— Ладно, пошли, — согласился он.

Они поднялись на дорогу и перешли мост. Позади них в пыли брел Рыжик. Резико остановился, оглядел брата.

— А ты шагай домой! — распорядился он.

— Я тоже хочу арбуза…

— Давай домой, я притащу тебе.

— Не хочу, я сам, — огрызнулся малыш.

— Иди, говорю! — Резико замахнулся прутом.

Малыш отступил.

— Вот увидишь, все бабушке скажу, что куришь, — пообещал он.

Резико словно взбесился. Он знал, что брат ни за что не скажет бабушке, он никогда не ябедничал, а если и проболтается, Резико все равно не боится, но эта угроза взбесила его. Он подскочил и прутом ударил малыша по ногам.

— Ой, мамочка! — вскрикнул ребенок, неловко подпрыгнул и упал.

— Значит, скажешь? — спросил Резико со злобной улыбкой.

Рыжик плакал. Он попробовал было убежать, но Резико догнал его, взмахнул прутом и снова стегнул по ногам.

— Скажешь? — мстительно повторил он.

— Ой, мамочка! — обреченно вскрикнул Рыжик и снова упал.

Резико вспомнил, что у них нет матери и вообще никого нет ни в каком краю земли. Он ощутил щемящую жалость к брату, единственному родному существу, и вдруг неожиданный гнев так перехватил гортань, что он не мог продохнуть. Он не знал, кто виноват в этой внезапно нахлынувшей ненависти и злобе — брат ли, он ли сам, или кто посторонний, — но он дико ненавидел кого-то, ненавидел невыносимую злобу, которую испытал сейчас, неистово махая прутом, старался отогнать эту тяжесть и горечь и… бил своего брата.

— Скажешь, скажешь, еще скажешь?! — хрипел он.

Мальчик пытался спрятать окровавленные ноги, кричал, корчился, старался уползти.

— Не скажу, не скажу, ой, мамочка!..

Растерянные, перепуганные товарищи с трудом остановили Резико и отобрали прут. Резико стоял бледный, его трясло. Словно из-под земли доносился до него отчаянный крик брата:

— Ой, мама, ой, мамочка!..

Но мамы не было, и крики напоминали эхо, доносящееся из страшного темного ущелья. Малыша некому было защитить, и не хватало силенок, чтобы защитить себя, он просто бежал по дороге и захлебывался в плаче.

Резико оттолкнул товарищей, догнал брата. Догнал, стиснул ладонями его голову, повернул к себе, уставился в это залитое слезами несчастное и единственно любимое лицо и почувствовал, что больше не может, не выдержит тяжести, что придавила душу. Плач ребенка ожесточал его, и он, задыхаясь, сдавленным шепотом прошипел:

— Заткнись, не реви, придушу!